Книга Давай поспорим?, страница 56 – Дарья Белова

— Оплатить попросили в начале следующей неделе. А билеты, да, помощница Станислава Александровича помогла. Там же еще какие-то документы нужны, визы. Она всем этим занималась.

— Волнуешься?

— Да, даже больше, я боюсь, Настя. Но мы же сильные. И все будет хорошо, — подбадривает меня. И несмотря на то, что сейчас я не чувствую в себе душевную близость с мамой, она по-прежнему мой самый близкий человек.

— Тогда в среду я приеду рано утром, чтобы собрать вещи. И полетим.

— В смысле в среду? Настя?

Мысль о том, что я не хочу оставаться в этой квартире пришла ко мне внезапно, когда мама обозначила сроки нашего отлета. Так она поставила точку. Это больше не мой дом.

— Я останусь у Ромы.

— Нет, Настя.

— Что нет, мама? Я достаточно взрослый человек, чтобы решать, где мне находится, где спать. А главное, с кем, — снова я стреляю своими стрелами в родного человека. И пусть я потом буду об этом жалеть, но сейчас мне нужно защититься. Защитить свои чувства.

— Потому что я даже не знаю кто он, где он работает, сколько ему лет. А ты переезжаешь к нему. К незнакомому парню.

— То, что его зовут Рома, ты уже знаешь. Он финансовый директор в одной крупной компании. Ему… тридцать пять лет.

— Сколько? — мама ошарашенно смотрит на меня.

— Тридцать пять.

— Это получается у вас разница одиннадцать лет. Что у вас может быть общего, Настя? Я думала, он твой ровесник, ну может на пару лет тебя старше. Но это… Ты понимаешь, что ему от тебя только нужно?

— Мама, хватит, — я чувствую, как глаза начинают щипать, а сдерживать слезы становится невозможно. Комок в горле искажает мой голос, его просто не узнать: надломленный, хриплый. — Это мой выбор. Прошу, — уже умоляю я.

Она думает, я не задумывалась над этим. Не вижу, какая я, как выгляжу. Что просто никогда не сравнюсь с теми девушками, с которыми он был на тех фото. Но… по-другому уже не смогу. С первого его касания, с первого слова и взгляда я поняла, что хочу дарить ему то, что у меня внутри — мое тепло и мою любовь.

— А когда он с тобой наиграется, что будешь делать? — теперь уже надломленным голосом спросила мама — она тоже плачет.

Не знаю. Я не знаю. И боюсь узнавать. Что будет потом…Говорят, чем выше забираешься, тем больнее падать. Чем больше крылья, тем больнее их обрывать. Чем ярче чувствуешь, тем смертельно отказаться от этих чувств.

— Мам, я не знаю. Но и отступить уже не могу.

Я молча встала из-за стола, чтобы собрать вещи, которые могут мне понадобиться. Сумка получилась совсем маленькой. Получается у меня и вещей то особо нет. Помимо этого взяла еще свой старенький ноут, наушники и книги по учебе.

В квартире стоит тишина. Она давит. Как прошлое.

Мама молча смотрит, как я собираю вещи, укладываю их аккуратными стопками в спортивную сумку. И только слышу ее всхлипывания: мама плачет.

— Мам, я прошу тебя, не надо. Прости, не могу я вот так жить, когда ты вроде в своей квартире, а вроде и нет. Тут ничего моего уже нет.

— А у него, значит есть?

— Там есть ОН.

Больше я ничего не говорю. Не могу. Горло сдавил спазм, что любой вдох отдается болью. Болью счастливых воспоминаний, огорчений и ссор, приятных вечеров и радостных встреч.

— Я буду звонить, мам, — коротко целуя ее в щеку, я выхожу из дома, тихо закрыв за собой дверь. Довольно трещин.