Книга Места здесь тихие, страница 59 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Характерный силуэт у него был, узнаваемый. Уличный художник, вырезающий силуэты из черной бумаги, вздохнул бы с радостью и восхищением. И, к слову, трудно было представить себе человека, которому бы менее всего подходило это прозвище. Абдула, скажут тоже. Очень светлый блондин с целой шапкой волос, вьющихся мелким бесом, с большими светло-голубыми глазами, длинными, как у девочки, ресницами. Нос, правда, не подкачал: крупный, с горбинкой, с нависающим кончиком и раздувающимися ноздрями — не располагайся он между столь по-детски розовых, нежных щек, можно было бы сказать, что нос вполне кавказский.

Абдулаев между тем пытался объяснить свое поведение:

— Я уж невесть что подумал. Стоим с цистерной, темень кругом хоть глаз выколи, и тут снова гвалт этот, вой — сперва зверский, потом Катькин. Я и переполошился, побежал, на вас наскочил. Простите за грубость, просто перепугался за эту психическую. К тому ж я не знал, кто вы.

— Она припадочная у вас? — участливо уточнил Крячко, нарочито не затрудняя себя выбором терминов.

Однако Илью если и покоробило, то виду он не подал:

— Нет, просто не от мира сего, нервная, чувствительная, застрявшая меж двух миров. После той истории волков боится, очень…

— Какой именно истории?

Абдула запнулся:

— Вы что же, не по этому поводу?

— Мы по своему поводу, — пояснил Гуров. — И кстати, имейте в виду, что мы официально из налоговой и проводим тут проверочку.

— Понимаю. Но я не против. Мне ее одну оставлять — нож по горлу, вы как нельзя кстати. После той истории с Сорокой и его женой… ну, вы не в курсе, вижу. Я расскажу, если интересно.

— Весьма, — подтвердил Станислав, — начинайте прямо сейчас, а то до утра не управимся.

— Простите, мне надо представляться? — уточнил Абдула.

— Давайте, мы послушаем еще раз, для надежности. Прошу, — пригласил Гуров.

— Да чего там. Абдулаев, Ильяс, можно Илья, бывший советник, бывший действительный член и прочая, прочая, будучи мастерски зашкваренным… пардон, подставленным, немедленно получил уведомление от своей родни: беги, мол.

Станислав поставил точку:

— То есть вы не гей. Раз так, чего бежать, бояться? Можно же было как-то объясниться?

Илья отмахнулся:

— Что вы! Отец мой, между нами, муфтий, и как я ему бы рассказал, чем на хлеб зарабатывал, за что со мной эдак поступили…

— А к слову, за что? — мимоходом спросил Гуров.

— Я могу не отвечать? — вежливо поинтересовался Абдула.

— Чего ж так?

— К делу это имеет самое опосредованное отношение, а так мы, как верно отметил ваш коллега, можем и до утра не управиться.

— Хорошо, оставим до времени. Давайте дальше.

— В общем, получил-то я по заслугам, — признал Илья, — но каждый по-своему на хлеб зарабатывает. Мое глубокое убеждение: пусть каждый занимается своим делом; если не умеешь, не желаешь разбираться в процессах — вали на кухню.

— А вы шовинист, — пошутил Гуров, но Абдула почему-то воспротивился:

— Неправда. Просто объективно смотрю на вещи. Я сыграл — и проиграл, достойному противнику, признаю. Но эти нюансы мою многочисленную родню мало волнуют: я опозорил род, стало быть — амба.

— Как сюда попали?

И снова замешкался Абдулаев, но, к его чести, не стал кривляться, а просто, открыто ответил — правда, не на тот вопрос, что был задан:

— Чего ж нет? Здесь все условия для исправления и созерцания: тут не принято ни пить, ни курить — тут опьяняют себя куда более утонченными вещами. Заведую рыбалкой, пеку прянички. По возможности желающим дамам могу одну-другую экскурсию провести. Остаются довольны.