Книга Дом с черной лентой, страница 139 – Алексей Макеев, Николай Леонов

Соловьеву было не привыкать к женской говорливости, и он давно научился слушать собеседниц только одной частью мозга, а другой в это время обдумывать текущие дела, выстраивать концепцию будущей статьи или размышлять о превратностях жизни. Вот и сейчас Викентий, слушая вполуха какую-то очередную историю из жизни художницы и кивая ей периодически, размышлял о том, что ответила ему Лобода, когда он спросил ее о татуировках и портрете.

– Ах, что значит – какие особые приметы на теле? – Щеки Инги Евгеньевны пошли красными пятнами. – У нас не было никакого интима, – тут же призналась она. – Я сразу поставила такие условия, что постель будет только после свадьбы. Правда, он… э-э-э… Михаил… он и не настаивал. Поэтому сказать, были ли у него какие-то особые приметы на теле, я вам не могу.

– А татуировку на шее вы не заметили? – решил уточнить Викентий. – Шею ведь он не закрывал? Или все-таки закрывал?

– Нет, шею он не закрывал, – поджала тонкие губы Инга Евгеньевна. – Но на ней и не было никаких наколок или рисунков. Родинка на виске – была, а рисунков на шее – не было.

– Ну хорошо, – сдался Викентий. – Тогда еще такой вопрос. Михаил вам никаких рисунков или другой живописи не дарил? Например, портрет.

– Откуда вы узнали? – Глаза женщины округлились от удивления. – Этот подлец словно в издевку прислал бандероль на адрес моей сестры, у которой я поселилась после того, как по его милости лишилась жилья. И да, в этой бандероли был небольшой портрет размером с фотографию, вставленный в рамку.

– Ага, – оживился Викентий. – И на нем изображены были вы? Это точно не фотопортрет? Он был нарисован?

– Да, мой портрет, но написанный по фотографии. Михаил фотографировал меня как-то раз на свой телефон, когда мы прогуливались в парке. И вот с этой самой фотографии я и была срисована. Но… но с некоторыми изменениями. – Ингу Евгеньевну даже передернуло от негодования, когда она вспомнила о том, как она была нарисована.

– Какими изменениями? – насторожился Викентий. Ему вдруг представилось, что на портрете женщина была обнаженной.

– Нет, это не то, что вы бы могли подумать, – словно угадав его мысли, заявила Лобода, и ее лицо опять пошло красными пятнами. – На портрете я была изображена в свадебном белом платье. Это какое-то издевательство надо мной и над моими чувствами! Я сожгла этот портрет. Вот как я с ним поступила. Но откуда вы о нем узнали? Неужели Тамара все разболтала?

– Тамара – это ваша сестра? – уточнил Викентий и сразу заявил: – Нет, я с ней даже не знаком. Меня попросил уточнить о портрете полковник из уголовного розыска, с которым вы сегодня беседовали.

– Ах вот как. – Губы Инги Евгеньевны снова вытянулись в тонкую ниточку. – Что ж, тогда я бы очень попросила вас, чтобы эта история с портретом оставалась конфиденциальной. По крайней мере, в отношении меня. Я бы не хотела…

Лобода закусила губу и многозначительно посмотрела на Викентия.

– Можете быть спокойны, Инга Евгеньевна. Все останется в тайне. По крайней мере, я никому об этом не расскажу.

– Я вам доверяю, – немного успокоившись, улыбнулась ему в ответ Инга Евгеньевна.

Теперь недавний разговор снова всплыл в памяти у Соловьева. Он быстро сообразил, что портреты, которые дарил потерпевшим предполагаемый преступник, не просто красивый жест с его стороны, а некий знак. Это было похоже на то, как самцы животных метят свои территории, предъявляют права и на ареал обитания, и на всех самок, которые находятся в этом ареале.