Книга Андреевское братство [= Право на смерть ], страница 69 – Василий Звягинцев

— Запри дверь. Я, правда, с непривычки слишком много выпила.

Опустила ноги на коврик. Халат совсем распахнулся. Людмила отбросила его, не торопясь легла, прикрылась одеялом до пояса. Даже без поддержки корсета грудь у нее почти не обвисала. Соски, маленькие и розовые, торчали пуговками. Значит, не рожала еще.

Ее губы приоткрылись не то в улыбке, не то в презрительной гримасе.

— Воспитанные мужчины в упор на женщин неглиже смотреть не должны. Неприлично. Тем более что ничего нового ты не увидишь, а я пьяная, и когда на меня так смотрят — за себя не отвечаю. А если нравлюсь, — она приподняла руками снизу груди и качнула ими, — лови момент. Какая б ни была, а на спине лежать могу…

Удивляясь самому себе, я ощутил, что действительно готов на это. Да просто в смысле этнографии интересно, какова она — женщина, рожденная в позапрошлом веке?

Тем более что выполнение оперативного задания никак нельзя трактовать в плане супружеской измены. Я погасил лампу и, не спеша раздевшись, лег рядом с Людмилой.

Небольшой, но многозарядный и мощный пистолет, выданный мне Шульгиным, я незаметно положил на подоконник за портьеру. Там его и утром будет не заметно, а схватить, в случае чего, можно мгновенно, просто закинув руку за голову.

Тело у нее было мягкое и горячее, а грудь, наоборот, тугая не по возрасту. Я прикоснулся к ней губами. Духами от груди, вообще от Людмилы не пахло, только цветочным мылом. И запах был довольно свежим. Я провел ладонью по приятно округлому животу, пушистому «холму Венеры», по нежным, шелковистым изнутри бедрам. Потом поднес ладонь к лицу. То же самое — запах недавно вымытого женского тела. Это меня уже всерьез насторожило.

Дорога от Риги занимает гораздо больше суток, а душевых в поезде пока что не придумали. Даже в вагонах первого класса. Умыться можно, но и только. Вряд ли в тесном, не слишком чистом вагонном туалете она снимала корсет и прочее, чтобы ополоснуться холодной водой.

Так, может быть, она подсела в поезд лишь на ближайшем от Москвы полустанке?

Тогда и «полковник», передавший ее мне, не наш, а вражеский агент?

И я сам сообщил ему, что я не простой курьер, а человек, имеющий право принимать ответственные решения.

Из этого может получиться совершенно неожиданная коллизия…

Но логика логикой, а если не спал с женщиной больше двух недель и чувствуешь ладонью все подробности рельефа ее тела, то здравые мысли отступают на третий план, если не дальше.

Довольно долго Людмила лежала совершенно безвольно, позволяя мне делать все, что хочется, и в этом был какой-то особый утонченный эротизм. Только постепенно учащающееся дыхание и легкие сокращения мышц напомнили, что она живая, а не фторвиниловый муляж.

А потом словно очнулась, сообразила, что происходит и что в таком положении следует делать.

Я часто слышал, что ни одна настоящая женщина не похожа на другую, и с каждой постигаешь нечто совершенно новое и неизведанное. Я-то сам не мог похвастаться богатым опытом, последние несколько лет общался только с Аллой, а еще раньше мои случайные подружки оказывались, как на подбор, очень вялыми и флегматичными. Похоже, что и в постель они ложились только из вежливости или потому, что в их кругах было принято время от времени отдаваться мужчинам.

Но женщина из прошлого оказалась более чем темпераментной.

Обвив меня руками и ногами с такой яростью, словно собралась немедленно переломать мне кости, Людмила дергалась и билась, словно в эпилептическом припадке, стонала, вскрикивала и рычала. Не скрою, это буйство низменных инстинктов возбуждало и затягивало. А вдобавок молодая, образованная, изысканно воспитанная женщина, переводя дыхание, бессвязно и грубо материлась, подстегивая меня и комментируя происходящее словами, которые вокзальные извозчики произносили, понижая голос.

С подобным проявлением страстей я встретился впервые. Впрочем, возможно, у здешних женщин это принято. Как знак эмансипации и равенства в борьбе полов.

Благо, стены пансионата сложены в четыре кирпича, а толстые двери еще и занавешены бархатными портьерами. А то, боюсь, на шум сбежались бы обслуга и жильцы. Если, конечно, подобные эксцессы здесь не являются привычной прозой жизни.

После потрясающего, как в вагнеровских операх, финала Людмила отвалилась к стене, нескоро отдышалась, скомкав простыню, вытерла лицо, грудь и плечи.

— Дай мне папиросу…

Я нашарил на столе коробку, едва сумел зажечь огонь дрожащими руками.

— Ты доволен? — наконец спросила она нормальным, даже тихим голосом.

— Угу…

— Я тоже… Молодец, умеешь, давно такого не переживала. У меня ведь, честно сказать, с весны ни с кем ни разу не было… Разговелась. — Теперь она ничем не походила на воспитанную тихую скромняшку из кафе. Пожившая, давно забывшая о предрассудках женщина, как говорится — с непростой судьбой. Клеопатра с пистолетом за подвязкой. С таким темпераментом — и полгода поститься. Нельзя не посочувствовать. Лукулл, испытывающий муки Тантала.

— Бросить бы все да закатиться с тобой на уютную дачку на недельку. Вот бы побаловались досыта на теплой печке… — голос ее звучал мечтательно. — А для чего ты в эти вот дела ввязался? Тебе не подходит… — спросила вдруг Людмила как-то по-другому.

— Так жить-то надо. Полгода руль крутить между вокзалами или за один вечер срубить в два раза больше. Да и тебя вот, видишь, встретил… С делами разберемся, гонорар получим, может, и вправду душу отведем? Я таких девушек сроду не встречал…

Не отвечая на мое предложение и будто забыв свои прежние слова, она протянула мне сгоревший до мундштука окурок.

— Брось в форточку. Еще будем?

— Курить?

— Нет…

— А ты хочешь?

— Хочу. Но спать еще больше. Давай утром продолжим…

Мне на первый раз тоже было достаточно, да и завтра день легким быть не обещал. За нашими играми я не обратил внимания, что в городе начали постреливать. Не слишком часто и где-то ближе к окраинам, но хлопали время от времени приглушенные расстоянием винтовочные выстрелы.

Людмила отвернулась лицом к стене и очень быстро задышала так, как дышат по-настоящему спящие люди.

Я спать (в буквальном смысле этого слова) в одной постели с женщинами с юности не выносил. Поэтому, стараясь не задеть случайную любовницу, тихо поднялся, собрал с пола свое имущество, с подоконника прихватил пистолет и выскользнул в потайную, с этой стороны оклеенную обоями и лишенную ручки дверь.

В собственном помещении почувствовал себя гораздо свободнее.

Неплохо б кофейку выпить, да и рюмку коньяка, но от самовара добрейшей хозяйки я самонадеянно отказался, а тащиться по длинному коридору к общему титану не хотелось. Проще обойтись. Я открыл пошире форточку, погасил свет, закурил и попытался разобраться в обстановке. Все неожиданно и резко усложнилось. К тому, что начало происходить, я совершенно не готовился. И спрогнозировать день завтрашний не мог. Надежда лишь на то, что мне опять подскажут и помогут. Но как же вышло все-таки, что приключение, начавшееся два с лишним месяца назад на станции московского эмбуса, привело меня пока что в постель чужой и не внушающей доверия женщины, за окном комнаты которой — зловеще-мрачная карикатура на мой любимый город.