Книга Катафалк дальнего следования [Сборник], страница 49 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Добрый день, баба Соня. Угостите чаем под беляши? Я заплачу. Весь день только о вашей стряпне мечтаю.

– Нету ничего, – буркнула бабка и прикрыла дверь внутрь дома.

– Как же, свежее жарите, по всей улице аромат тянет. Я еще на мосту почуял, что у бабы Сони беляшики готовы.

Лев говорил, улыбался, но при этом внимательно рассматривал старуху. Что-то изменилось, пожилая женщина явно была настороже. И до нее дошла история о нападении Гурова на поповского мальчишку? Но вроде бабулька не отличалась фанатичной преданностью местному священнику. Он всмотрелся в полоске света, что падала из-за приоткрытой входной двери за его спиной, в руки стряпухи. Рукава просторного халата были завернуты почти во всю длину, чтобы не мешать во время готовки. На старой пигментной коже не было ран или ожогов.

– Ну парочку разве не найдете для меня, я ведь не бесплатно.

Что-то грохнуло прямо под ногами, и Гуров резко замолчал.

– Кошара опять в подполе буянит, мышей все ловит, никак на пенсию не выйдет, – засуетилась женщина и предложила: – Ну давай проходи, сложу парочку, и иди себе подальше. Чаем поить не буду, дела у меня.

Снова половицы под ногами заходили ходуном.

– Кошара ваш на улице. – Лев Иванович неотрывно наблюдал за лицом бабы Сони.

Взгляд ее метнулся к крышке из половиц с прикрепленным к ним ржавым кольцом – вход в подполье.

– Так он, наверное, через ход свой пробрался. Лаз у него есть там.

– У вас ожогов нет на руках, зачем вы в фельдшерском пункте брали мазь и бинты? Кого вы перевязывали?

От неожиданного вопроса старуха дернулась в сторону двери и торопливо возразила:

– Никого я не перевязывала, про запас это.

– Покажите упаковки, – не отставал Гуров от старухи.

– Ничего не буду показывать, уходи, а то вызову наряд. – Она сделала шаг в его сторону и грозно указала пальцем на дверь.

«От четвертого человека за сегодня слышу эту просьбу – уйти», – отметил про себя опер, а сам сделал решительный шаг вперед, так что нога его оказалась на крышке, ведущей в подполье.

– Открывайте, проверим и мышей, и кошку или кота, кто там у вас.

– Ничего не буду открывать, давай не хулигань тут, а то соседей кликну, чтобы угомонили тебя, – но голос у старушки звучал неуверенно.

Лев без лишних препирательств наклонился к кольцу:

– Зовите соседей, свидетелями будут.

Только крышка сама приподнялась под его рукой, с грохотом отлетела назад, и снизу кто-то выкрикнул басом:

– Не трогайте ее, женщина не виновата!

– Поднимайтесь, поговорим! – Гуров отошел подальше от лаза и взялся за черенок от лопаты, стоящий в углу.

Кивком он показал старушке, чтобы она спряталась за дверью в кухню. И та без шума исчезла из сеней. Тяжело заскрипели под большим телом ступени, показалась сначала взлохмаченная голова, тяжелое лицо в обвисших складках, потом широкие плечи и большой живот. Наконец мужчина полностью вылез из своего укрытия, и даже в полумраке коридорчика Лев Иванович узнал его – Дымов! С паутиной в волосах, с седой щетиной на округлом лице, в одних брюках и рубашке, закутанный в потрепанное одеяло, он остановился, прижимая к груди перевязанную ладонь. Напряженно всмотрелся в лицо Гурова:

– Я вас знаю! Вы ехали с нами в вагоне! Я помню вас! Вы полицейский? Вы должны мне помочь, прошу! Произошло что-то ужасное, на меня напали и ранили!