Книга Смертельная обида [Сборник], страница 105 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Вот именно! – с горечью воскликнул Крячко. – Очень обидно, что придется от этого отказаться!

Гуров повернулся к Ряшенцеву.

– А ты что скажешь, капитан? – спросил он. – Ты что все молчишь? А ведь ты у нас самый пострадавший, ранен в ходе проведения операции. Какое твое мнение?

– Я думаю, что на самом деле нам ничто не мешает отпраздновать завершение работы, – сказал Ряшенцев. – Почему обязательно надо отмечать такое событие водкой и коньяком? Можно просто крепким чаем с тортом… Перед дальней дорогой это будет очень правильно – выпить чаю, перекусить…

– Молодец! – обрадованно произнес Гуров. – Я сам хотел то же самое сказать, у тебя даже лучше получилось. Слышал, Стас, что молодежь говорит? И я с ней полностью согласен. Сейчас я схожу в магазин…

– Нет уж, это право вы у меня не отнимете! – горячо возразил капитан. – Я и так тут целый день просидел. И что из того, что у меня плечо забинтовано? Торт и одной рукой унести можно.

– Хорошо, иди ты в магазин, – согласился Гуров. – А мы с полковником Крячко заварим чай. Лучшего специалиста по завариванию хорошего чая, чем Крячко, я не знаю. Да, и возьми в магазине самый большой торт, какой у них есть, килограмма на два. Надо ведь и хозяевам оставить.

– Такие большие бывают только на заказ… – заметил Ряшенцев.

– Хорошо, в таком случае возьми два килограммовых. Донесешь?

– Ну это все же не мешок с мукой… – улыбнулся капитан.

Крячко помог ему надеть куртку (это у капитана получалось пока с трудом – мешало забинтованное плечо), и Ряшенцев ушел. А друзья принялись накрывать на стол. И к моменту, когда Ряшенцев, нагруженный двумя тортами и сумкой с разными пакетами и коробками, вернулся из магазина, чай был уже готов. Друзья расставили все закупленное, Крячко лично разлил чай по чашкам, и они сели трапезничать.

– Ну, друзья, поздравляю вас с завершением этой трудной и опасной работы! – сказал Гуров, поднимая свою чашку. И сам сделал первый глоток.

Несколько минут за столом царило молчание – друзья дружно поглощали принесенную капитаном снедь. Затем Ряшенцев произнес:

– Признаться, такое со мной было впервые: чтобы я должен был скрываться от своих же, от сотрудников полиции. Я, когда ходил сейчас в магазин, поймал себя на том, что оглядываюсь по сторонам, смотрю, нет ли слежки.

– Да, ощущения необычные, – согласился Крячко. – В этом деле нам не требовалось особо ломать голову, думать, кто преступник. Все причастные были ясны с самого начала. Но вот поймать их, доказать их вину оказалось не так-то просто…

– Да, это была война из-за доказательств, – согласился Гуров. – Здесь требовались не аналитические способности, не интуиция, а прежде всего смелость. Никогда еще я не чувствовал, что и вам, и мне угрожает настоящая смертельная опасность.

– Да, но и результат работы никогда не был такой весомый, – добавил Крячко. – Мы не просто разоблачили шайку разбойников, а избавили целый город от террора наркоторговцев. Так что нам есть чем гордиться.

– Что ж, за это стоит выпить! – воскликнул Ряшенцев и заглянул в свою чашку. Она была пустой. – Наполним наши бокалы и сдвинем их разом! – воскликнул он, разливая по чашкам остатки чая.

Друзья молча его поддержали.

Каждый раз к концу рабочего дня, если уж так получалось, что срочных выездов не было, полковник полиции Лев Иванович Гуров ощущал самую настоящую человеческую усталость. Тяжелую, с эхом внутри головы и, пожалуй, даже с некоторым грузом чувства вины перед теми, кто провел день не как он, а с пользой. Таких дней у Гурова за все время работы в полиции накопилось, дай бог, с месяц-полтора. Не больше. Но привыкнуть к тому, что руки, ноги и мозг вынуждены работать на минимуме, он так и не смог. Ничто и никто не смогли бы убедить Гурова в том, что и в его родном кабинете тоже существует жизнь, только в виде печатных листов, толстых картонных папок с лохматыми уголками и тонны компьютерных файлов, а протирание штанов в течение суток или двух выглядит вовсе не бессмысленно, потому что активность всегда сменяет покой и наоборот. Таков жизненный цикл, такова природа бытия, и с этим ничего не поделаешь. Иными словами, все эти передышки Гуров редко переживал с удовольствием, стараясь побыстрее закончить с документами и вырваться на свободу. В самом начале своей работы в уголовном розыске он даже пытался бунтовать, но, дважды наткнувшись на тяжелый взгляд своего начальника Петра Николаевича Орлова, перестал и думать о том, чтобы просить отправить его по одному из вызовов, в огромном количестве поступавших в дежурную часть ГУВД, – уж больно неважно чувствовала себя после таких просьб Льва Ивановича душа.