Книга Легенда преступного мира [Сборник], страница 172 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Несмотря на изначальный пессимизм, Мария все-таки влилась в творческий процесс, и Гуров не без удивления понял, что то, что он сейчас видит, лично его не то что не раздражает (как это часто бывало при просмотре детективов и детективчиков), а по-настоящему цепляет.

К тому же за ненадобностью и несклонностью к ностальгии, он уже порядком подзабыл историю родных правоохранительных органов эпохи начала XX века. Теперь же, постепенно реанимируя ее в своей памяти, Гуров не мог не поймать себя на мысли: «Слава богу, я не там».

Любуясь тем, как лихо у Марии получается раскручивать предполагаемых преступниц – темных, молчаливых и потому непробиваемых баб из глухой деревни, которых подозревали в массовом отравлении мужского населения, Лев Иванович неторопливо размышлял, как бы он себя ощущал в такой ситуации. (Разумеется, не на месте баб.)

Трудно было профессионалу двадцать первого века, избалованному современными технологиями, представить себя на месте единоличного следователя революционной страны Советов, с единственным требованием к квалификации – преданность советской власти, у которого не было ни опыта работы, ни образования…

«Да, собственно говоря, а что учить-то было? Ни одного кодекса, ни даже закончика плохонького, одни декреты и революционное правосознание. Показали тебе азимут – вот и пошел с воодушевлением работать в том направлении. А куда идти? Решать основную задачу? Ничего себе… как это там? Предварительное расследование для пресечения контрреволюционных выступлений и спекуляции. А с какой ноги и куда шагать для реализации этих целей? И как не оступиться на пути, сохранить уверенность в правильности выбранной дороги, чтобы совесть не мучала?».

А нагрузка-то какова? Следственные органы, в которые с трудом наскребли недобитых царских юристов и наспех натаскали новых, с объемом работы не справлялись. Обычным милиционерам пришлось и возбуждать уголовные дела, и следственные действия проводить – и пожинать плоды человеческой ненависти.

«Как это в народе говорят: повернись – бита, и недовернись – бита. Вот ведь какая вечная шекспировская драма. Только вот у Гамлета выбор присутствовал: быть или не быть, а у этих не было. Работай, бери на себя ответственность – и отвечай, что тоже характерно. Да, не хотел бы я оказаться на месте такого народного следователя…»

– Фу-у-у-у… уморилася, – с южнорусским акцентом посетовала Мария, падая в кресло. – Ну и сапожища!

– Да уж. Говорят, не к лицу корове черкесское седло, а тебе кирза очень даже идет, – сообщил Лев Иванович, стаскивая указанную обувь и разминая жене ступни. – Смотри, набьешь себе мозоли. Почему портянки не выдадут? Носки – не вариант, сползают.

– Не могу знать, господин полковник. Ну, как дела у нас, в уездном городе Т.? Сапога, кстати, мы уже в расход пустили.

– За что?

– За саботаж. Революция его простила, а он, мерзавец, давай снова сапоги на картоне гнать, и ладно бы населению, но в РККА. Что это, как не подрыв основ советской власти? – Мария изобразила выстрел: – Кх-х. То есть к стенке.

– Это вы поторопились, – заметил Гуров, – надо было бы связи сначала отработать.

– Учи ученого. Мы по инструкции действовали. Как это там, в наставлении. – Мария сверилась с записями в телефоне. – А, вот: «Совершение государственного преступления есть заговор целого ряда лиц, предварительно сговорившихся. Если у Х. нашли листовку с призывом к свержению Советской власти, то должны возникать вопросы: где достал, кто печатал, где печатал, нужно глубже посмотреть вопрос, узнать, что за организация, идеи которой проводил X.». Всех отработали! До конца года уголовных дел для нескольких серий хватит.