Онлайн книга «Смерть по расчету [Сборник]»
|
Через несколько минут в кабинете началась суета: фельдшер измеряла давление и уровень сахара, дежурный бегал с чашками, наливая еще чай, парочка с паспортом с любопытством заглядывала через щель в кабинет, источая запах перегара. От «Скорой» и больницы старуха отказалась, ей стало лучше после таблеток. Она основательно уселась на стуле и буркнула: – Ну все, отлегло. Давайте освобождайте помещение, а то набежали, как куры на зерно. Когда в маленьком кабинете воцарилась тишина, Пирогова вздохнула, наклонила голову и, не поднимая глаз, начала говорить: – Муж всю жизнь пил и бил, это деревня, здесь все так живут. Ради детей терпела все, крутилась как могла. Школа, ферма, огород, корова, куры. Иногда закрадывалась мыслишка, что, может, бросить все и уехать с детьми, да страшно, кому я нужна. Ни образования, ни профессии, только и умею, что коров доить да за поросятами убирать. Некогда было профессии получать, я детей поднимала как могла, с пяти утра всех накормлю и на работу бегом, вечером в огороде возилась. Пыталась накопить на переезд, но куда там, каждая копейка на счету. Муж со свекровью все из дома выносили, все пропивали, что могли найти. Гриша мне всегда помогал, как только на ножках научился стоять. Сам еле ходит, а тащит огромную лейку, чтобы огурцы поливать. Гешка не такой был, серьезный. Он в школу как уйдет утром, так до вечера там сидит или в библиотеке, да и что ему дома делать – на пьяного отца и бабку любоваться? – Геша, это ваш старший сын? – Да. – Женщина еле заметно кивнула. – Гешей его Гриша маленький называл, не мог выговорить все буквы, а он же Гришке заместо отца и матери был. Кормил, пеленал, играл, в сад в соседнюю деревню таскал при любой погоде. Я на работе постоянно, отец с бабкой не просыхают, так что они у меня с младенчества самостоятельные. Я однажды с работы прибежала пораньше, хотела для Гешки пирог на день рождения испечь. А дома тишина, только возле печки Гриша скулит жалобно, как щенок… Старуха ссутулилась, лицо потемнело от воспоминаний. – Заглянула в дом, а папашка пьяный вусмерть валяется, бабка рядом; лежат на летней кухне в темноте, любили они там в холодке беленькую весь день пить. Закуску в кастрюле поставят на печке, чтобы не остывала, пьют, песни орут, дерутся, горланят, дымят… Гриша ко мне бросился, кричит, плачет, тянет к бане. А там в бане, в крови весь, Геша, Гриша его тряпками обложил, чтобы кровь остановить. Я сына в одеяло завернула и бегом через лес на железку, в товарняк запрыгнула и через пятнадцать минут была на станции. Туда же «Скорую» вызвали, увезли нас в больницу, там врачи меня выгнали из палаты. А Геша всю дорогу до станции в сознании был, я его успокаивала, разговаривала с ним. А он смотрит на меня, лицо белое-белое, но молчит, ни звука не издал. В глазах ни слезинки. С тех пор я Гешу больше не видела никогда, а лицо его до сих пор каждую ночь снится. Как смотрит он, глаза сухие, губы сжаты в одну полоску. Как я домой пешком пятьдесят километров отмахала и не помню, домой зашла, ко мне опять Гриша бросился. Рассказал, что это отец так с бабкой Гешку избили за то, что он споткнулся и бутылку с самогонкой разбил случайно. Я Гришу к соседке отвела, в сенки пихнула и велела сидеть там тихо, пока все не проснутся. Полено взяла и пошла на летнюю кухню, решила: будь что будет, а терпеть больше такого нельзя. Только светать уже начало, я зашла и обомлела. Все в кровавых брызгах. Пока эти пьянчуги спали, им кто-то головешки разнес. А кто мог? Гришка не мог, он плакал, когда я куриц резала, отказывался мясо есть. А вот у Гешки рука бы не дрогнула, он сам и курицу, и свинью мог порешить, видать, и на отца с бабкой рука поднялась. Только в этом вины его нет… В таком аду жили мы, а я никак не решалась детей своих из этого ада вытащить. Вот он сам за полено схватился и от мучителей избавился. |