Книга Горячее прошлое [сборник], страница 29 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Никифоров должен был вернуться к ресторану, взять там свою машину и отогнать ее на стоянку. Куда он подевался после этого?

Затянувшиеся размышления сыщика прервал приход Стаса. Тот едва порог перешагнул и сразу понял, что, как выражался генерал Орлов, Гурова понесло не в ту степь.

Он прикрыл за собой дверь и задал свой коронный вопрос:

– Что опять не так?

– Пока не пойму, – ответил Гуров. – Кручу дело и так, и сяк, а сути уловить не могу. Беда даже не в том, что я не знаю, каков мотив преступления. Его можно и условно определить при таком-то раскладе.

– Что это значит? Уж будь так любезен, поясни мне, бестолковому, – съязвил Крячко.

Настроение старинного друга ему не понравилось. Обычно вслед за такими вот фразами Гурова шли крупные неприятности, появлялась дополнительная куча работы. Поэтому повода радоваться у Стаса не было.

– Каковы основные мотивы подавляющего большинства убийств? Это корысть, ревность и месть, – начал Гуров. – Мстить парню, с которым ты дружен, вроде как не за что. Ревностью в отношениях между Веденеевым и Никифоровым и не пахнет. Ни у того, ни у другого и девушки-то постоянной не было. А вот жажда наживы вполне может подойти. Этот самый мотив мы и возьмем в качестве основного.

– Чем же таким ценным обладал Ваня Веденеев, что заслужил столь жестокую смерть? – Крячко продолжал язвить.

– Я не знаю, – просто ответил Гуров. – В противном случае можно было бы считать дело решенным.

– И не узнаешь хотя бы потому, что нет у Веденеева несметных богатств, которыми во что бы то ни стало решил завладеть Никифоров.

– Богатств-то, может, и нет, а вот шанс заполучить их мог появиться, – заявил Гуров.

Он рассказал Стасу о новостях из Парижа, о криминальной личности по кличке Гром, о поездке к Зое Ильиничне, записи в ежедневнике и своих изысканиях относительно автомобиля Никифорова.

– Что же из всего этого следует? Никак не уловлю, куда ты клонишь, – произнес Крячко, как только Лев Иванович закончил монолог.

– Возможно, Никифоров вовсе не преступник. Вполне вероятно, что он – еще одна жертва, – сказал Гуров.

– Нет, товарищи дорогие, вы его слышите? – едва ли не выкрикнул Крячко, как только его друг высказал свое предположение. – Он теперь преступника в мученики записал!

– Не кипятись, Стас. В моих словах есть резон. Давай попробуем разобраться в ситуации вместе, – проговорил Лев Иванович Гуров. – Ведь ты же не станешь отрицать, что поведение Никифорова при сложившихся обстоятельствах выглядит совершенно нетипично.

– И что с того? Нет, я еще могу согласиться с тем, что он не планировал убивать друга. Парень утратил контроль над собой, переусердствовал, понял это, избавился от трупа, а потом запаниковал. Ведь он не прожженный уголовник. Вот и начал совершать одну ошибку за другой. Сейчас сидит где-нибудь в глухой деревне за тысячу километров от Москвы и трясется от страха. Или, если мозгов хватило, быстренько слинял за границу. Жить на нелегальном положении ему не привыкать.

– Ты снова забыл про мотив. Если бы он Веденееву в пылу ссоры череп проломил, потом испугался последствий, запихнул труп в багажник и спрятал машину на кладбище, то я бы и слова не сказал. – Гуров вел разговор так, словно пытался убедить в своей правоте не столько Стаса, сколько себя самого. – Но ведь мы оба знаем, что мальчика пытали. Долго и изощренно. Зачем? Ответ может быть лишь один. Из него пытались выбить какие-то сведения. Если оставить основным мотивом корыстные побуждения, то выходит, что Веденеев, по мнению его мучителей, должен был обладать информацией, которая способна была озолотить их.