Книга Город зловещей тишины, страница 17 – Алексей Макеев, Николай Леонов

– И то, как она оставлена, тоже кажется странным. Человек в холодном тоне изложил свое решение. Значит, осознавал свои действия. Записка легкая, может улететь. Он должен был ее как-то зафиксировать. Например, прижать сверху чем-то. Да той же ручкой, которой писал. Но ручка лежит на полу.

– Скатилась?

– Она тяжелая, с зажимом на колпачке. Он бы не дал ей укатиться с записки. Кто-то ее просто бросил на пол.

Он указал рукой под журнальный столик. Гуров наклонился и посмотрел туда же. Ручка лежала у самой ножки стола. Металлический корпус отливал бронзой. Гуров поддел кончиком пальца, оценивая возможный вес.

– Если это, конечно, та самая ручка, которой Чернухин написал записку, – с сомнением в голосе произнес он.

– Других я тут не нашел, – сказал Петренко. – Поэтому моя версия очень и очень условная.

– «У меня клиническая депрессия. Я наделал долгов. Не могу так дальше жить. Прошу кремировать мое тело», – распрямившись, прочел Гуров. – Стас, подойди.

Крячко приблизился, на ходу показывая свой мобильный телефон.

– Прочти-ка.

Стас зашевелил губами.

– Долги плюс депрессия кого угодно доведут до ручки, – многозначительно глянул он на Гурова. – По себе знаю. А знаешь, Лев Иванович, лейтенант-то прав насчет того, что адвокат здесь вряд ли жил полноценной жизнью. Такое везде запустение, что даже странно. Из посуды только тарелка да две чашки на полке стоят. В ванной всего одно полотенце да кусок мыла. И еду ему подруга приносит. Человек вполне мог находиться в реальной депрессии… либо же жил в другом месте, а эту квартиру использовал изредка.

Гуров осмотрелся. У дальней стены стоял диван с велюровой обивкой, симметрично перетянутый дерматиновыми ремнями, делящими спинку на три ровные части. Возле одного из подлокотников валялась видавшая виды подушка в ситцевой клетчатой наволочке, в противоположной стороне, касаясь краями пола, лежал тонкий плисовый плед. Такой же точно плед Маша за копейки как-то приобрела в одном известном мебельном магазине, но дома он не прижился, и тогда Гуров с удовольствием устлал им дно багажника.

– Для такого известного и наверняка небедного парня, как Леонид Семенович, слишком уж спартанские условия для отдыха, – заметил Гуров.

– Долги и депрессия, – напомнил Стас. – Не до комфорта было.

Но Гурова диван уже не интересовал. Он искал совсем другое. И увидел за креслом кожаный коричневый портфель. Он открыл его и вытащил растрепанный ежедневник в темно-синей кожаной обложке. Его открывали и закрывали так часто, что переплет держался на соплях, а края листов приобрели желтоватый цвет и постепенно скручивались. Чернухин имел привычку записывать не только номера телефонов и имена, но каждый свой шаг, однако делал это с использованием одному ему понятной системы знаков.

– «Иль бег строй Мясницкая», – прочитал Стас, заглянув в ежедневник. «Мар Ив руб». «12 завтра у каната». Екалэмэнэ…

Гуров шагнул к журнальному столику, потом снова заглянул в ежедневник.

– Почерк сверяете, – понял Петренко.

– Именно так, – подтвердил Гуров. – Разумеется, никаких выводов делать нельзя, все решит экспертиза, но иногда подделку видно невооруженным глазом… Черт, не в этот раз. Оба образца схожи между собой.

Стас взял у него из рук ежедневник, всмотрелся в написанное в нем и сравнил с почерком в записке.