Книга Билет на ладью Харона, страница 72 – Василий Звягинцев

— Там мы или не там, еще разбираться надо. А с мешком хорошо. Хоть что-то у нас с собой осталось. — Майор похлопал себя по карманам, нашел одну недавно распечатанную и еще одну полную пачку сигарет, зажигалку, обрадовался и тут же закурил.

— Да уж. Лучше, чем у героев «Таинственного острова». С самого детства удивлялся, зачем они ножи и револьверы из карманов повыбрасывали. Уж лучше бы сапоги. И тяжелее, и пользы от них меньше, — это уже Тарханов вступил в разговор.

Отчего-то он пришел в себя хоть чуть, но позже остальных. Интересно. Данный факт Ляхов тоже отметил. Он вообще решил сейчас примечать каждую, на вид и незначительную деталь. И здравомыслие позволяет сохранять такая практика, и в ситуации ориентироваться. А главное — для будущего анализа пригодится.

— Майя, вот тебе задание. Раз уж ты хозяйка рюкзака, возьми на себя главную функцию. Проинспектируй наши запасы и впредь контролируй их расход.

— Согласна. Лично при себе у меня ничего нет. Только тюбик защитной помады и несколько салфеток. В рюкзаке мое же белье, одеяло, три банки мясных консервов, одна — баклажанной икры, буханка хлеба в фольге, еще бутылка водки и две сухого красного вина.

Наморщила лоб, вспоминая.

— Да, пакет с ножами и вилками, кружка, котелок, банка кофе. Вот и все. А у вас по карманам?

По карманам оказалась сущая ерунда.

У Татьяны примерно то же, что и у Майи. У мужчин — два пистолета с тремя обоймами, пять пачек сигарет и папирос, еще две зажигалки, два пружинных ножа, носовые платки и три тысячи рублей. Негусто, однако и с этим прожить можно какое-то время.

Потом Тарханов с Ляховым предложили Розенцвейгу и девушкам посидеть на перевале, в тени склона, а сами решили спуститься вниз.

Гильз, подтверждающих, что в свое время здесь шел тяжелый бой, было достаточно рассыпано и на площадке, и по дороге, вплоть до крайней точки продвижения боевиков.

На месте взрыва ляховских гранат тоже ничего, кроме тех же гильз и осколков, застрявших в сланцевом откосе.

И оружие, и трупы, конечно, вывезли подошедшие сюда после боя полевые части, наши или израильские. Наверняка за время, что Тарханов с Ляховым подвергались допросам, здесь все по сантиметру обшарили.

— Да, все так и было… Не бред, не галлюцинация. — Вадим присел на камень. Сунул в рот сигарету и тут же подумал, что стоило бы и поэкономить табачок. Мучения Пенкрофа, героя того же «Таинственного острова», два года страдавшего от отсутствия курева, были ему памятны.

Если им придется здесь застрять…

«Ну и что? — сразу же пришла в голову трезвая, хотя и не слишком приятная мысль. — На три дня растянуть наличные запасы табака и еды или на неделю, что меняется? Найдем местные источники питания и снабжения, выживем. Нет — значит, нет».

И поднес язычок пламени к кончику сигареты.

Курилось ему с таким удовольствием, какого он давно не испытывал.

Вверх поднимались медленно, словно бы силы из них вышли, как воздух из пробитой покрышки.

Тарханов подошел к Розенцвейгу, который выглядел достаточно спокойно для не слишком стандартной ситуации.

Мало ли, что Вадим попросил его быть посдержаннее, а он — не желает!

— Значит, ничего ты, Гриша, не знал? — не сулящим ничего хорошего тоном вновь вернулся к прежней теме Тарханов.

— Отчего вдруг на «ты»? — удивился Розенцвейг, тщательно осматривающий позицию и выковыривающий какие-то интересные ему железки из склона.

— Потому что я полковник, ты — майор, и мы сейчас в глубоком тылу врага. И ты пока у меня на подозрении. Как скажу, так и будет.

Нет, действительно, Тарханов словно бы терял самоконтроль. Или, наоборот, брал ситуацию в свои руки. А ведь такое поведение сейчас — непродуктивно. Ляхов это понимал, но пока колебался. Обострять игру или гасить ее?

Помог ему Розенцвейг.

Еврей, одно слово. Да и по возрасту старше их обоих.

Нашел удачные слова.

— К слову, Сережа. Я давно уже бригадный генерал — раз. Поэтому прошу соответствующего уважения если не ко мне, так к моему чину. Мы находимся на территории моей страны — два. Об остальном думай сам — три.

— Да мужики, мать вашу! — это уже Ляхов. — Заткнитесь вы Христа и Яхве ради!

И я тоже полковник, и это территория тоже моя. И я один из вас знаю, что делать. Вы что, хотите повторить сюжет «Морского волка»? Хэмп и Магридж, кто круче? Так Жюль Верн для нас сейчас куда актуальнее. И внутреннее согласие в отряде буду поддерживать я, если больше некому. Даже если придется морды бить. А я справлюсь, если что. Водки больше ни глотка. Оставим на крайний случай. Ты, Сергей, молчи. Я буду разговаривать. Вы, Григорий Львович, докладывайте. Медленно и в подробностях.

— Хорошо. Докладываю. Маштакова мы допросили многократно и по всем позициям. Узнали все, что можно, и перепроверили тоже.

Сомнений в том, что он изобрел способ проникать в боковые миры, не осталось. Вы же сами, Сергей, это и подтвердили. У Чекменева возникла идея — провести ключевой эксперимент и, если удастся, развернуть большую государственную программу на эту тему. Вы, как первоначальные участники и объекты, подходили на роль летчиков-испытателей лучше всего.

Незнание сути опыта добавляло шансов на объективность. Маштаков согласился попробовать именно потому, что видел в вас единственных людей, уже подвергавшихся воздействию хронополя. Со странными последствиями. Чекменев дал добро.

Розенцвейг перевел дух. Скользнул, едва двинув глазами, по лицам окруживших его людей.

«Проверяет, как мы его воспринимаем, — отметил для себя Ляхов. — Нормально воспринимаем, Григорий Львович, продолжай!»

Словно уловив его мысленный посыл, новоиспеченный (если он только что придумал себе чин, для поднятия авторитета) генерал продолжил:

— Клянусь, насколько я знаю, первый этап эксперимента предполагал изучение реакции вашей психики, ритмов мозга на плавное повышение напряженности хронополя. Вы, Сергей, подвергались его воздействию дважды, Вадим — однократно. Я согласился быть «контрольным экземпляром». Поскольку находился в то же время в том же месте, но непосредственно удару «Гнева» не подвергся.

Маштаков надеялся на основании сопоставления кривых на осциллографе вычислить оптимум напряженностей для физического переноса в «боковое время» и для проникновения в него в «духовном смысле». Как вы, Сергей, в Пятигорске.

Потому мы и расположились перед прибором таким вот образом. О девушках, что они случайно оказываются в зоне действия, никто даже не подумал.

Уверен, что Маштаков совершенно не предполагал, что выйдет вот такое вместо зондирования психики. В противном случае и я, и Игорь Викторович обставили бы все совершенно иначе. Что получилось на самом деле, почему нас унесло сюда — не знаю. Помнится, и пенициллин изобрели просто потому, что лаборант плохо помыл чашки после предыдущего опыта. Вы удовлетворены?