Книга Черная метка в паспорте [сборник], страница 139 – Алексей Макеев, Николай Леонов

– Поухаживайте за мной, а заодно налейте чаю и себе, – попросила Гурова Анастасия Георгиевна. – Мне не очень удобно все делать самой. Руки могут подвести. Тяжелее ложки ничего не поднимают, – пожаловалась она и улыбнулась. – К тому же мне будет приятно, что за мной ухаживает симпатичный мужчина. Только не наливайте мне полную чашку, – предостерегла она, когда Гуров взялся разливать чай.

Лев Иванович вежливо улыбнулся и, разлив чай, попробовал его.

– Очень интересный вкус и красивый цвет у этого напитка, – отметил он.

– Это сорт цимэньского красного чая. Называется «Ци Мэнь Ху Ча» или «Кимун». Чувствуете его вкус с оттенками сухофруктов и меда, сухого вина и корицы?

Лев Иванович снова отпил глоток ароматного чая и кивнул.

– Такой чай – редкость у нас в России, и стоит он весьма дорого. Впрочем, вам это не интересно, поэтому я продолжу рассказывать о Марине, – тон Нарышкиной снова стал деловым. – Катенька, или Китти, как звали ее все домашние, познакомилась с Петром Олеговичем, когда училась в театральном. Она всегда мечтала стать великой актрисой. Но… когда она вышла замуж, с мечтой пришлось расстаться. Работа ее мужа предполагала зарубежные командировки, и Кате пришлось выбирать – или ее театральная карьера, или семья. Она выбрала семью, хотя и весьма переживала по этому поводу. Наверное, именно эти переживания и привели потом к обострению.

Гуров слушал Анастасию Георгиевну очень внимательно. Он понимал, что не будь эта информация важной, Нарышкина вряд ли стала бы распространяться о ней. Все-таки для того, чтобы признаться чужому человеку, что твоя сестра была шизофреничкой, нужны веские основания.

– Марине было пять лет, когда Катя покончила с собой. Я предлагала Петру Олеговичу взять в дом медсестру или специальную прислугу, чтобы она наблюдала за Катей хотя бы на то время, когда он отсутствовал. Но он не захотел. Сказал, что в доме есть няня Мариночки и она присмотрит и за Катей. Но скажите мне, как одна няня, приставленная к очень подвижному ребенку, а Мариночка росла очень активной, могла одновременно уследить еще и за взрослой больной женщиной?! Вот и случилось то, что случилось, – с досадой закончила Нарышкина.

– А как она покончила с собой? – спросил Лев Иванович.

– Она отравилась. Вернее, она выпила много таблеток со снотворным и не проснулась утром. Няня этого, конечно же, не знала и, как обычно утром, вошла вместе с Мариной к ней в спальню, чтобы пожелать доброго утра. Бедный ребенок! Это был такой для нее шок – увидеть свою любимую мамочку мертвой! После этого случая Марина и стала всего бояться.

– В каком смысле – всего бояться? – решил уточнить Гуров.

– Нет, это не выражалось в фобиях, если вы так подумали, – стала пояснять Анастасия Георгиевна. – Скорее, это была безотчетная боязнь сделать что-то не то и не так, боязнь не справиться с каким-то заданием. Это была какая-то болезненная неуверенность в себе. Особенно это проявилось в школе. Марина постоянно сомневалась, что она правильно ответит на вопрос учительницы или решит задачу… ну, вы меня поняли, – посмотрела она на Гурова, и тот кивнул.

– Да, я все понял. Ее показывали психиатру или психологу?

– Нет, – Нарышкина поджала губы. – Ее отец считал, что это вполне нормально для девочки – сомневаться в своих способностях и действиях. Особенно в подростковом возрасте. Тем более что это не помешало Марине окончить гимназию с серебряной медалью. Но я его предупреждала…