Книга Антикварный плут, страница 77 – Алексей Макеев, Николай Леонов

– Максим Викторович, звонок прозвенел уже. На урок опоздаем.

И спокойный голос Журина:

– Хорошо, Саша, тогда беги обратно. Я сам постараюсь все донести. Начинайте блиц-игру на пять минут. Скоро вернусь.

– Призы не забудьте!

Легкие шаги застучали обратно к зданию школы, а тяжелая мужская поступь ушла дальше за ограду лицея. Гуров отсчитал несколько секунд, стряхнул с себя листву и бросился в погоню. Он выбежал по тропинке за распахнутые ворота, повернул влево к асфальтовому прямоугольнику, где выстроились блестящие иномарки преподавателей лицея. Сбоку, на самом крайнем месте, притулилась скромная старинная «Волга». В ее дверце копался ключом Журин. От звука шагов он резко обернулся, взмахнул рукой со спрятанным ножом. На солнце сверкнуло лезвие, Гуров метнулся в сторону, уходя от удара. Пальцы почувствовали прохладу булыжника, он сжал камень и приготовился бить в ответ. Но Макс Журин стоял рядом с машиной, с удивлением рассматривая ручеек крови, который хлынул из пореза на шее. Нож, который он сам себе воткнул в шею, вздрагивал от потока алой струи, что пульсировала в ране. Мужчина беспомощно взмахнул руками, пытаясь опереться о борт машины, и неуклюже соскользнул на асфальт рядом с черным колесом.

Опер бросился к нему, на ходу стаскивая рубашку:

– Подними голову, Максим! Я перетяну вену, надо остановить кровь.

Журин слабо улыбнулся:

– Я так хотел быть как они, как дедушка с бабушкой. Я хотел стать ими, думал, квартира, пластинки, скульптуры сделают меня таким же. Легким, смелым, счастливым. А оказалось, ошибся. Я несчастен без них, мне не нравится жить без дедушки с бабушкой. – Он закрыл глаза, кровь сочилась по рукаву пиджака, растекаясь лужей по асфальту, несмотря на тугую повязку из рубашки оперативника. – Я думал, что смогу жить без них. Но это не так. Я был счастлив там, там, в той квартире, где играют дурацкие арии из дурацкого патефона, светит эта глупая зеленая лампа и нет телевизора. Там было счастье, а сейчас его нет. Совсем нет и больше не будет. Я хочу к ним, к моим старикам. С ними снова стану счастлив. Они любили меня. Только они.

Лев сжал пульсирующую вену на шее Макса:

– Но ты сам все разрушил, ты подложил в лампу и патефон датчики.

Макс, не открывая глаза, захрипел и протестующе замотал головой:

– Я не трогал ничего. Я любил их. Я любил все в этой квартире. Их мир, их вещи.

Его рука шевельнулась слабо, потянулась к лезвию ножа в шее.

– Нет, не вытаскивай! – Гуров попытался его остановить. – Кровь хлынет еще сильнее.

Макс открыл глаза, бледные губы еле шевелились. Оперу пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать слова через вой полицейских сирен.

– Я люблю их. Я хочу к ним. Отпусти, Лев. Я буду счастлив.

Длинные пальцы потянули лезвие, выпуская все больше и больше фонтанирующей крови. Она лилась, лилась ручьем, собираясь в красное озеро вокруг колеса. Лев замер рядом, не останавливая мужчину. Максим Журин дернулся, схватил воздух ртом и осел в последнем движении на асфальте.

– Я любил их, любил. Они любили меня, – слова слились в почти неразличимый шепот. – Бабушка после смерти приходила к деду. Он видел ее. Она ждет нас, ждет. Лидия ждет меня, я буду счастлив.

Лев слушал его шепот, не в силах пошевелиться от странного оцепенения. Со всех сторон гремел топот бегущих полицейских и врачей, выли сирены, кричали дети, которых уже начали эвакуировать из здания школы. А он продолжал сидеть, не в силах оторвать взгляд от лица своего шахматного соперника, на котором навсегда застыла легкая улыбка.