Книга Школьная бойня, страница 54 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Гуров покрутил опустевшую чашку в руке, и Серов тут же оживился.

– Я налью?

– Это будет уже третья. Многовато для такой жары, – отказался Гуров. – Юрий Петрович, я не знаю, насколько уместным станет мой следующий вопрос. Это касается вашей жены.

– Ирины? А что с ней не так? – дернулся Серов.

– Надеюсь, что с ней все в порядке. Просто во время выпускного я заметил, что она и учитель истории уединенно общались между собой.

Серов нахмурился.

– И что? – напрягся он.

– О чем они могли разговаривать?

– Ох, ты, – устало сказал глава Управы. – Понял. Понял, о чем вы. Ира решила еще раз извиниться перед Шлицманом за то, что дочь наговорила на него. Ире пить вообще нельзя, но она для смелости плеснула себе немного вина… Я просил не лезть к историку. Ну чего теперь-то воду мутить? Видно же было, что он смурной, не в настроении. Сидел за столом один как сыч. Вокруг вроде бы люди, а он среди них как чужой. Но она пошла. Сказала, что теперь, когда Олеся окончила школу и больше здесь не появится, то пусть и воспоминания о ней останутся хорошими. Но, разумеется, разговора не получилось. Да вы и сами, наверное, видели.

– Специально не наблюдал, но сам момент запомнился, – объяснил Гуров. – И что же ответил Шлицман на извинения?

– Сказал, что ничего не помнит. А, и еще добавил, что это пустой разговор.

– Вот оно как.

Серов покрутил в руках сигаретную пачку.

– Жену я потом понял. Интеллигенция. За всю жизнь так и не научилась распознавать ситуации, когда можно проявить жесткость, а когда стоит промолчать. Переживает за Олесю. А я устал. Верите? Кровь моя, плоть моя… или как там правильно? Все это осталось, конечно, все это здесь, – он постучал пальцем по груди. – Все осталось, кроме сил. Их у меня больше нет. Кончился, выдохся. А что касается выпускного вечера, то я ведь действительно специально ничего не запоминал. Вот сейчас сижу, пытаюсь восстановить события, но понимаю, что вы уже обо всем знаете. Там же как было? Пришли, поздравили, отметили. Ничего странного не заметил. Ира, поверьте, даст вам тот же ответ. Тем более что она немного перебрала с алкоголем после неудачного разговора со Шлицманом и чувствовала себя не очень хорошо. Мы бы с женой ушли домой еще раньше, но за Олесей хотелось проследить, чтобы потом отвезти ее домой. Сами видите, что живем мы далеко от школы.

– А почему? – заинтересовался Гуров. – Действительно далеко. Сколько по времени она добирается до школы от дома?

– Я ее на машине каждое утро отвозил, – ответил Серов. – А потом уже ехал на работу, мне оттуда недалеко.

Покинув квартиру Серовых, Гуров остановился в тени и закурил.

Разговор с Серовыми не дал ничего нового. Выяснив причину разговора Ирины с Шлицманом незадолго до его смерти, Гуров заскучал. Все зацепки на поверку оказывались малозначительными, имели объяснение и поддавались даже самой слабой логике.

Единственное, что удалось узнать Гурову – это то, что Шлицман действительно был странным человеком. Его поведение, если верить словам учителя физкультуры, Ольги Арефьевой и Серова, могло вывести из себя кого угодно. Выкрутасы, конечно, он устраивал серьезные. Прям протесты какие-то. Но если протесты, то против чего? Вряд ли учитель так горячо ратовал бы за неправильный подход педагогов к процессу обучения или за замену старого паркета в коридорах на новый. Никто из тех, кто описал Шлицмана, не сделал упор на то, что он был ярым приверженцем какой-либо идеи, но все как один утверждают, что он постоянно был с чем-то не согласен. Ломал систему, устоявшиеся привычки и изжившие себя правила.