Книга Хранители смерти, страница 46 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Но все невеселые мысли закончились, как только сыщик прибыл на место. «Дом Воротынского» действительно выглядел как старинное и весьма почтенное здание. Изящные арки окон, кариатиды, поддерживающие балконы, – все говорило о вкусе архитектора. Но так же хорошо было видно, что лучшие времена этого здания остались далеко позади. Лишь в нескольких окнах стекла остались целыми, по стенам змеились трещины, кое-где из стены выпали целые кирпичи. Входная дверь была чисто условной – она вся была скособочена и висела на одной петле.

Гуров открыл эту условную дверь и шагнул внутрь. Наверх вела лестница с шаткими ступеньками. Сверху доносились голоса. Сыщик поднялся на второй этаж. Ощущение разрухи усилилось. Он прошел по коридору. Ни в одном помещении не было дверей, а кое-где – еще и полов, так что можно было запросто провалиться на первый этаж.

Сыщик добрался до комнаты, откуда слышались голоса. Здесь он застал группу из трех человек. Одним из них был майор Ганчук, двоих других Гуров не знал. Присев на корточки, люди осматривали лежавшее на полу тело. Услышав шаги сыщика, майор обернулся и приветствовал Гурова:

– О, ты здесь, Лев Иванович! Видишь, какое несчастье? Мы хотели предостеречь краеведа от убийц, а он сам решил наложить на себя руки.

– А откуда известно, что Точилин совершил самоубийство? – спросил Гуров.

– Вот записка предсмертная, взгляни. – Ганчук протянул Гурову листок бумаги.

Гуров взял листок и прочел: «Состояние этого замечательного памятника вызывает у меня глубокое возмущение. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое негодование позицией городских властей! Как еще можно до них достучаться? Как пробить стену равнодушия? Если только…» Дальше ничего не было – нижняя часть листка была оборвана. Гуров прочитал текст дважды, затем поднял глаза на майора:

– А почему ты решил, что это предсмертная записка?

– Потому что листок был зажат в руке покойника. Чем же он еще может быть как не предсмертной запиской?

– Он может быть тем, чем, скорее всего, и является: обрывком статьи, которую Точилин готовил для какого-нибудь издания. Здесь нет ни слова о том, что краевед собирается лишить себя жизни. И обрати внимание на почерк: он ровный, разборчивый. Я видел много предсмертных записок, они никогда так не выглядят. Нет, Николай, это не послание самоубийцы. Этот листок принес сюда убийца, чтобы запутать следы.

– Ты хочешь сказать, что покойный не повесился? – удивился майор.

– Именно так. Мы имеем дело с убийством, которое пытаются выдать за самоубийство, как в случаях с Бушуевым и Овчинниковым.

– Согласен с полковником, – внезапно подал голос один из мужчин, занятых осмотром трупа. Он выпрямился и протянул Гурову руку. – Старший криминалист-эксперт майор Лисицын, – представился он. – А это мой коллега, криминалист, капитан Непейвода… Капитан уже обратил мое внимание на две детали, которые не вяжутся с версией о самоубийстве. Во-первых, след от веревки на шее покойного носит иной характер, такой не бывает при повешении. И еще на левом виске мы обнаружили след от удара.

– Молодцы, – похвалил Гуров. – Но я уверен, что есть и другие детали, указывающие на убийство. Скажите, майор, тело Точилина висело вон на той балке, я правильно понимаю?

– Да, все верно.

– Вы эту балку осматривали?