Книга Так точно, товарищ полковник, или влюблённая поневоле, страница 95 – Анна Варшевская

— Кучу сплетен я и так знаю, — вздыхает Игнатьев. — Мне нужна правда.

— Правда… — вздыхаю.

Ну… почему бы и не помочь?

— Ладно, — пожимаю плечами и тянусь за телефоном. — Макс, зайди ко мне, — командую в трубку, а затем смотрю на Игнатьева. — Вы сейчас передадите всю информацию, которая у вас есть, моему сотруднику. Там же можно будет подписать предварительное соглашение. Насколько срочно надо?

— Вчера? — хмыкает Игнатьев.

— Как и всегда, — качаю головой. — Я возьму на контроль. Но несколько дней понадобятся.

Раздаётся стук, и в приоткрывшуюся дверь с опаской заглядывает Максим.

— Звали, Полкан Игоревич?

— Да, пообщайся с клиентом, — киваю на Игнатьева, и тот встаёт.

— Я подожду, — Добрынин складывает руки на груди.

Дверь захлопывается.

— Всех сотрудников распугал? — вполне миролюбиво спрашивает Никита.

— Допустим, — пожимаю плечами. — К чему спрашиваешь?

— К тому, что я сам был в такой же ситуации, — хирург не смотрит на меня, обводит взглядом кабинет. — Мне помогли. И как бы это глупо ни звучало, за мной долг. Поэтому я хочу помочь тебе.

Вздёргиваю бровь, глядя на него. В груди появляется противное тянущее чувство.

— Ты не можешь, — у меня вырывается совсем не то, что я собирался произнести, но мне нужно хоть кому-то сказать. — И никто не может.

— Разумеется, — хмыкает Добрынин. — Потому что можешь только ты сам. Ты серьёзно хочешь сдаться? Прекращай страдать хернёй, Богатырёв, возьми себя в руки и сделай уже хоть что-нибудь!

— Она мне не доверяет, — мне тошно от того, что я говорю.

— Она тебя любит! — убеждённо говорит он. — Так стань достойным её доверия!

Мы молчим какое-то время. Но я вдруг ощущаю, что руки и ноги у меня начинает покалывать — как бывает, когда тело сначала затекает, а потом приходит в нормальное состояние. И теперь… теперь я словно проснулся. И собираюсь действовать.

— Никогда не думал, что скажу это, но… спасибо.

— Ты меня всё равно бесишь, — хмыкает Добрынин.

— Это взаимно, — я криво улыбаюсь.

— Но, на удивление, уже значительно меньше, чем раньше.

— Аналогично, — пожимаю плечами.

— Кошмар, — резюмирует Никита. — До чего мы докатились!

— Придётся как-то с этим жить, — фыркаю, не сдержавшись, и он закатывает глаза в ответ.

— Она приедет к нам завтра, — Добрынин встаёт с места. — У тебя есть ещё… — оттягивает рукав, — …двадцать два часа.

И улыбается. Причём так, что я чувствую себя пациентом, которому врач не оставил ни малейшего выбора — остаётся только принимать лекарство, которое он назначил. Вот же… паразит!

Качаю головой, усмехаюсь и, встав, протягиваю ему руку для рукопожатия. Никита встряхивает мою кисть и выходит.

Ну что ж. Он прав. У меня есть двадцать два часа. Смотрю на разросшийся, явно довольный жизнью фикус, а потом взгляд сползает на книгу, лежащую рядом. В голове рождается смутная идея.

Алина стоит того, чтобы пытаться, и пытаться, и пытаться — и пять, и десять раз, если понадобится. Я не представляю своей жизни без неё. Поэтому сделаю всё, что могу. Хватаю книгу, пиджак и быстро выхожу из кабинета. Мне нужно кое-куда заехать.

На следующий день приезжаю к дому Добрыниных и пишу Никите сообщение. Ответ приходит тут же: «Заходи». Сердце колотится где-то в горле. Не помню ни одного раза в своей жизни, чтобы меня так трясло.

Всё отодвигается на задний план, как только я вижу Алину. Моя малышка задумчиво сидит в тени деревьев, а затем… затем встречается со мной взглядом. Я не могу понять, рада она видеть меня или рассержена, в голове пустота. Только вбираю взглядом эту картину, стремясь запомнить каждую деталь, — солнечные лучи, просвечивающие сквозь листву, замершая фигура девушки… Любимой. Единственной.