Книга След смерти, страница 40 – Марина Серова

Ну, здравствуй, Дом! Быстро кинув пиццу в микроволновку, я нырнула в ванную. А выйдя, приготовила кофе и села трапезничать и размышлять. И только хотела сделать глоток, как раздался звонок.

Боже мой! Меня когда-нибудь оставят в покое?

Но теперь я с предосторожностью заглянула в глазок. За дверью стояла женщина, которая не была мне знакома. Я открыла дверь и вопросительно уставилась на нее. Дама мелодичным голосом произнесла:

— Здравствуйте, Татьяна! Я могу с вами поговорить?

Дама была очень красива. Голубые глаза, пшеничные волосы. Волосы были собраны в гладкую прическу, но и та не могла скрыть их густоту. Утончённость движений и манера разговаривать выдавали в ней породу. Маленькие морщинки у глаз говорили о возрасте — от сорока до пятидесяти лет — и о каких-то переживаниях. Но в остальном она оставляла впечатление очень сильное.

Я пригласила её войти. И она вошла, изящно и красиво, внеся в квартиру шлейф утончённых духов.

— Меня зовут Эмма Самуиловна. А фамилия моя Гарута. Я думаю, что она вам о чём-то говорит.

Интересно, что привело её ко мне? Что же, послушаем. И я пригласила её на кухню, предложила кофе. Она не отказалась и начала свой рассказ:

— Я принадлежу к потомственному дворянскому роду Эпштейн. И, как вы поняли, наверное, являюсь супругой Михаила Максимовича Гаруты. Учитывая происходящее, вам, возможно, неприятна встреча со мной. Но может быть, имея сострадание к матери, потерявшей сына, пусть даже совершившего ужасное, вы постараетесь понять меня.

Я молча слушала Эмму Самуиловну.

— Я работаю в театре. Я — певица, которую почитают зрители. Ведь без меня не обходится, вернее, не обходился ни один спектакль в филармонии. И поверьте, этого я добилась без всякой протекции, а только благодаря своему труду и таланту. И вот теперь, после случившегося, меня исключили из всех спектаклей. Я стала как прокажённая! На меня показывают пальцем и шепчутся за спиной. Скорее всего, мы с Михаилом заслужили это. Не смогли воспитать Максима должным образом, не смогли уберечь его от разлагающей души действительности.

И она заплакала. Горько и совсем некрасиво. Мне стало жалко её. Я подала ей воды.

— Мне очень жаль вас. Но что вы от меня хотите?

— Спасибо! Да-да! Мне, совсем растоптанной общественным мнением, нужна ваша помощь. На днях Михаила Максимовича выпустили из предварительного заключения под домашний арест. Мне с ним стало намного легче. Ведь мы близкие люди, и несчастье свалилось на нас одно. Но сегодня за ним опять приехали и забрали. Говорят, что, возможно, есть его вина в совсем недавно происшедшем преступлении. Но вина его была только в том, что он нарушил условия содержания под домашним арестом и отлучился из дома на кладбище к сыну. Но вы-то поймите, что творится у нас в наших сердцах!

— А когда он туда отлучался? Не вчера ли вечером?

— Да. Но мы ездили туда вдвоём. Но, как мне сказали, свидетельство близкого человека не является алиби. А я подумала, что вы так успешно открыли плохие деяния моих мужчин. И может быть, вам не составит труда найти быстро виновника того преступления, в котором обвиняют Михаила. Я вам хорошо заплачу за это. Поймите, у меня, кроме Миши, никого из близких на свете не осталось. Я с трудом пережила похороны моего сына, но надо жить. Для чего только? Я не знаю!