Книга Простить нельзя помиловать, страница 52 – Галина Владимировна Романова

В саду было красиво. Несколько побеленных плодовых деревьев, Звягин их не угадал, завязей еще не было. Несколько аккуратных грядок с луком, укропом и салатами. К задней глухой стене дома пристроен прозрачный навес. Под ним пластиковый стол и несколько таких же стульев.

– Прошу, – указал на один из них Иван.

Звягин уселся. Иван поместился напротив, вопросительно глянул.

– Вопрос первый, Иван: в каких отношениях вы находитесь с Поляковым? С Тимофеем Поляковым – бывшим парнем вашей сестры?

– С Тимофеем? Почему вы спрашиваете? – Голубые глаза Ивана удивленно распахнулись. – Нормальные у нас были отношения, но… Но мы давно не общались.

– Как давно?

– С тех пор, как он стал жить с женщиной. Татьяной, кажется.

Уже два года, сделал пометку в голове Звягин.

– Не смогли простить ему, что он забыл о Маше? – подсказал он ему ответ.

– Он о ней не забыл. Он до сих пор ее помнит и любит.

– А Татьяна?

– А она… – Иван сдернул с головы бейсболку, провел пятерней по густым волосам. Хмуро глянул. – Она сама навязалась, если что. Он ее не любит. Он ее терпит. Думаю, ради секса.

– А у вас? Есть кто-то для подобных дел? – зачем-то спросил Звягин.

И тут же устыдился. Это вообще-то не его дело. И не за этим он здесь. Но Иван отреагировал нормально. Рассмеялся и признался, что постоянных отношений не имеет. Не созрел еще. Девушек домой не возит. Предпочитает встречаться где-нибудь на стороне.

– Мой дом будет домом для моей семьи. Не хочу осквернять территорию, – с серьезным видом ответил он.

И Звягин неожиданно его зауважал. Он сам не был гулякой никогда. В свою жену влюбился сразу и навсегда.

– Стало быть, вы считаете, что Татьяна сама навязалась, а Поляков просто позволил ей жить рядом с собой?

– Я не считаю. Это так и есть. – Иван откинулся на спинку пластикового стула. Взгляд его залило болью. – Еще когда жива была Маша, эта женщина оказывала всяческие знаки внимания Тимофею. То на берегу его подкарауливала. То в их местном магазине столкнется, будто случайно. Это мне Маша рассказывала. Смеялась, дурочка. Я ей сразу открыто сказал: Машка – это твоя потенциальная соперница. Она не верила…

Звягин слушал, почти не дыша. Сколько, оказывается, нового можно узнать спустя три с половиной года.

– Вы сказали, когда Маша была жива… – он прищурился. – Вы думаете, что ее нет в живых? Почему вы так думаете?

– Потому, что если бы она была жива, то давно бы уже связалась со мной. Может, с Тимофеем и не связалась бы, а со мной… Она бы так со мной не поступила.

Он вдруг закрыл ладонями лицо и тихо простонал:

– Простите.

Звягин почувствовал себя крайне неуютно рядом с таким тяжелым человеческим горем. Он еще раз осмотрел сад. Все ровно, по линеечке. Запусти сюда его внуков, и грядки бы вытоптали, и низкую оградку повалили бы. Сорванцы!

– Маши нет. Я принял это. – Иван убрал ладони от лица. Глаза были сухими. – Простите меня. Но… Но про Тимофея я не могу вам сообщить ничего такого… скверного. Он Машу боготворил. Иногда чрезмерно. Она порой этого не заслуживала. Она же по сути своей была сорванцом. Экстрим любила. А Тимофей ее стремился осадить. Пытался сделать из нее оранжерейный цветок.

– Ей это не нравилось?

– Когда как. Но она его тоже очень любила. И не мыслила жизни без него. Поэтому, когда три с половиной года назад пошли разговоры, что она сбежала… – Иван досадливо поморщился. – Я просто счел это непрофессиональным с вашей стороны.