Онлайн книга «Забавы мертвых душ»
|
Женя уже минуту стоял посреди своего кабинета с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. То, что рассказывал Воронин, казалось нелепицей, былиной о хождениях славного богатыря Карелина. – Чего рот открыл? Чаю лучше подлей, – беззлобно глянул на него Игнат. Осипов послушно налил ему до краев чашки кипятка из чайника. Осел на край соседнего стола с чайником в руках. – То есть этой битой Карелина кто-то бил? Правильно я понял? – Ну да. И совсем недавно. Воронин медленно пережевывал подтаявший шоколад. Изумление Жени Осипова доставляло ему удовольствие. Он его предвидел, потому и пришел сюда сам. – То есть дед настучал этой битой по голове Карелину? Женя поводил головой и едва не поставил мимо стола чайник. Подумал минуту-другую, а потом прищурился в сторону Игнаши. – Ты, когда начал рассказывать, сказал: в квартире повешенного пенсионера, – произнес он медленно. – Не повесившегося, не самоубийцы. А повешенного. Так? – Так. Умница, что обратил внимание. Все же ты хороший мент, капитан. Я всегда тебя всем хвалю. – Деда убили? То есть его повесили? Он не сам? Я правильно понял? Тут Воронин неожиданно посерьезнел и отрицательно замотал головой, проговорив: – Не совсем так, Жека. Он мог и сам повеситься, конечно. И записку он писал. Но! Но был он при этом в состоянии, близком к отключке. – Пьяный? – Нет. Алкоголя не было в его крови. – А что было? – Чай, Женечка. Все тот же чай, которым уже была отравлена жительница этого злополучного дома. И если на стульчик он вставал сам и записочку сам писал, то уж петлю такую смастерить в полусонном состоянии вряд ли бы смог. Если только… Воронин со вздохом поднялся с места. Аккуратно завернул в фантик оставшиеся кубики шоколадки, сунул в карман толстого вязаного кардигана сливового цвета. – Если только – что? – Если только он загодя все это не смастерил, задумав самоубийство. Глава 17 Валентина Ивановна Миронова не знала, чем себя занять. По дому все было сделано. Ей казалось, что пыль уже не садится на ее мебель из боязни быть тут же уничтоженной. Суп она сварила – легкий, диетический с тыквой, кабачком и луком-пореем. Компот из черной смородины без сахара остывал в кастрюле на плите. Белье было выстирано, высушено, переглажено. Занятий не было. Прежде, когда зрение еще было острым, она, бывало, любила сидеть с вязаньем возле окна. Ряд провяжет, в окошко уставится. Еще пару рядов сделает, снова в окно уставится. Хорошее было занятие! И время шло быстро, и вещички новенькие появлялись. То шапочка, то шарфик, то носочки. Много на ту пору у нее обновок вязаных случалось. А уж про то, сколько новостей она своим друзьям каждый вечер приносила, и говорить нечего. Потом зрение стало слабеть. Дочка вязать запретила. Велела больше гулять. А с кем гулять, с кем? Восемь лет назад не стало их общей с Михаилом подруги – Маши. Теперь вот и Михаила тоже не стало. Как же он так мог?! Как посмел оставить ее одну? Устал, написал! От чего, от кого? От самого себя? Характер-то был о-го-го какой. Что виноват, написал. А в чем? В ерунде какой-то. Люди куда большие грехи на себе носят, и никто в петлю не лезет. Нет, записка его – сущая чушь. Просто он не мог без Маши. Не мог ее забыть. И что бы ни говорил ей, в чем бы ни пытался убедить, Валентина Ивановна уверена: Михаил наложил на себя руки, чтобы скорее с Машей ТАМ встретиться. А того не знал, дуралей, что не встретятся они ТАМ никогда. Маша была хорошей, доброй. И жила по Божьим законам. А он что натворил? |