Книга Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба», страница 35 – Василий Звягинцев

Писатель тем временем перешёл в иную позицию своей личности.

Этому перевоплощению он научился очень давно и пользовался при необходимости, в ситуациях, с которыми в повседневном состоянии справиться не мог. Тогда он, как талантливый актёр школы Станиславского, превращался в другого человека. Сейчас – в стрелка типа Криса из «Великолепной семёрки», попадающего навскидку в любую цель. У него даже черты лица стали резче и жёстче, фигура приобрела давнюю стать и пружинистую силу.

С лёгкой уважительной (а как же иначе) улыбкой взял из рук Императора пистолет, внимательно его осмотрел, взвесил на руке, несколько раз вскинул от колена до плеча и обратно. Усмехнулся, прямо взглянув в глаза Президента, будто спрашивая: «Делать «клиента» или уступить?»

Президент, сам не понимая, мысли он друга читает или просто думает и ощущает происходящее одинаково, кивнул, одновременно выкрикнув ментально, едва не вслух: «Делай, делай. Что можешь!»

Писатель снова усмехнулся весьма двусмысленно. Можно было догадаться, что мысленный посыл он принял.

Повернулся к Олегу Константиновичу, пошевеливая пальцами на рукоятке и перед спусковым крючком.

– Ворон что-то не видно. Разлетелись, напугались. По шишкам, что ли?

Император уловил в стоявшем перед ним подтянутом, худощавом мужчине с ироническим складом губ серьёзного противника. Этот не станет ради дипломатического политеса шар в бильярде подставлять или играющего короля на козырную шестёрку сбрасывать.

– Давайте по шишкам, – согласился Олег.

Писатель вскинул пистолет и шестью выстрелами, прозвучавшими почти как очередь, снёс с вершины стоявшей у края ограды сосны (двадцать пять метров до неё точно) целую гроздь, то ли шесть шишек, то ли семь, никто и посчитать не успел. Долго падали на землю крупные янтарные пластинки чешуи после того, как смолк последний выстрел.

Для пущего эффекта Писатель прокрутил «Гюрзу» на спусковой скобе вокруг пальца, дунул в ствол, изобразил попытку бросить его в кобуру на бедре, которой, естественно, не оказалось, снова усмехнулся, развёл руками и протянул пистолет владельцу.

– Приятно было размяться, – сказал он. – Счёт равный, так будем считать?

Император приобнял Писателя за плечи.

– Великолепно, друг мой, просто великолепно. Счастлив видеть и здесь прекрасного стрелка. Мы, уверен, ещё посоревнуемся как следует. А пока я награждаю вас золотым знаком «Императорского стрелкового общества». Достойны – без всяких рекомендаций и представлений достойны. Войсковой старшина Миллер или полковник Ляхов завтра же вам его доставят… Только вот – не люблю я поражений. И мы с вами непременно встретимся в моём тире и проверим, кто чего стоит по-настоящему…

– Что значит – по-настоящему? «Большой стандарт» стрелять будем? И не вижу я, отчего вы себя «проигравшим» посчитали. Три ваших выстрела, шесть моих, и все – в цель. Нормально, мне кажется, боевая ничья.

Император эти слова пропустил мимо ушей. Видимо, имел своё мнение. Его другое заинтересовало.

– «Большой стандарт» – это что? И где вы учились?

– Стрельбе – сначала у школьного военрука Владимира Ивановича Максина, потом у тренера клуба ДОСААФ Ивана Ивановича Ледовского. Остальную часть жизни – самостоятельно…

– Хорошие учителя. Так что за «стандарт»?

– «Большой стандарт», Ваше Величество, это достаточно трудное упражнение. По тридцать выстрелов подряд из винтовки с трёх положений – лёжа, с колена и стоя. Лично мне уж слишком тяжело «с колена» давалось. Связки, наверное, плохие достались. Отчего и на пистолет перешёл.

– Очень, очень интересно, – сказал Император, положив руку на плечо соперника. – Непременно попробую. Люблю я это дело, в отличие от вашего Президента. Закуривайте. – Он протянул свой портсигар: – Мои любимые «Кара Дениз», смесь по особому рецепту…

По лицам Президента и его окружения не совсем понятно было, довольны они успехом своего товарища или расценивают его как-то иначе.

… Пока доставленные из города официанты (каждый – сотрудник ФСО в офицерском звании) накрывали столы для достойного высоких гостей обеда, Президент пребывал в тяжких сомнениях. Ему не нравилось сейчас абсолютно всё. Не только локальная окружающая действительность, но даже и родная Солнечная система в целом. Совершенно как в «Записных книжках Ильфа».

Никому не нужно ничего объяснять, но для себя он понимал – фактически проиграно всё! Нет больше у него уверенности в себе, без которой занимать подобный пост – профанация, если относишься к своей миссии серьёзно. А он к ней относился именно так, считая себя в нынешней ситуации единственным спасителем России, призванным провести её узким бурным проливом между Сциллой диктатуры и Харибдой анархии.

Отчего и вызвало у него такое возмущение появление на горизонте сначала «Александра Александровича», а потом и Сильвии. Не столь даже важно, что реализация их идеи влекла за собой и то и другое сразу, в других условиях подобную опасность можно было пресечь в корне, пользуясь привычными и испытанными средствами. Но ведь продемонстрированные «защитниками» возможности, если принять их всерьёз (а как иначе?), сводили на нет все доступные ему и государственной машине в целом способы управления ситуацией. Словно как появление в рядах дружины Мстислава Удалого на Калке десятка банальнейших пулемётов «ПКМ», грамотно расположенных и снабжённых достаточным количеством боеприпасов, поставило бы крест на геополитических планах Чингисхана.

Что же касается направления деятельности по «наведению порядка» в России, а тем самым и «сохранения реальности», оно вызывало у Президента принципиальное неприятие. Сторонник теории эволюции, он считал, что бороться с коррупцией и прочими негативными явлениями окружающей действительности можно лишь неуклонным, но неторопливым ростом экономики, «смягчением общественных нравов», совершенствованием административной и правоохранительной системы, развитием гражданского общества и так далее. Предполагая и соглашаясь, что процесс может занять исторически длительный срок. Как становление парламентаризма и правовых государств в Европе. Главное – не торопиться и не делать резких движений.

В широком смысле он понимал свою задачу следующим образом – отладить процесс так, чтобы в стране постоянно и неуклонно происходили пусть внешне почти незаметные, но позитивные изменения, с одновременным уменьшением всяческого негатива. Всего лишь.

То же, что предлагали «комитетчики», обещало новый цикл «бури и натиска», автоматически, имманентно предполагающий очередной разгул хаоса. По всем направлениям. Президент хорошо помнил, как из-за вполне благородных по замыслу кампаний по «преодолению пьянства и алкоголизма» и «борьбе с нетрудовыми доходами» одновременно начали рушиться и экономика, и авторитет центральной власти. До восемьдесят пятого года Советская власть была только неэффективной и догматичной, а тут вдруг, почти в одночасье, стала ещё и смешной.

Столь же разрушительным примером «усердия не по разуму» и «намерений, которыми вымощена дорога в ад», он считал решение о создании кооперативов на базе действовавших «социалистических предприятий». Горбачёву и его советникам мыслилось, что частная инициатива процветёт под прикрытием и присмотром «советских крепких хозяйственников» и государственного контрольно-репрессивного аппарата. Вышло же всё с точностью до наоборот: как только появилась возможность легально обналичивать «безналичные деньги», которые вообще деньгами не являлись по идее, всего лишь условной расчётной единицей – в первых рядах «кооператоров» оказались «надёжнейшие, честнейшие и вернейшие». То, что пафосно называлось «Честь, ум и совесть эпохи».