Книга В субботу рабби остался голодным, страница 106 – Гарри Кемельман

— Вы имеете в виду, что они его арестовали? Но по какому обвинению?

— Я у них спросил то же самое, и Бенджамин тоже. А они сказали, что они его не арестовывают — они только забирают его для допроса. Так если они его не арестовали, почему они сказали ему ехать с ними? А что бы они сделали, когда арестовали бы? Волокли бы его? Я им сказал: «Джентльмены, вы хотите задать моему сыну какие-то вопросы — задавайте. Вы не хотите спрашивать его здесь, только в полицейском участке? Хорошо, он приедет в полицейский участок. Но это обязательно сейчас? Сегодня суббота, наш шабат. Разрешите ему сейчас пойти в храм, а потом он приедет в полицейский участок. Я это гарантирую». Но нет, это должно быть прямо сейчас. И они его забрали. И что я мог сделать? Я оделся и приехал сюда.

Рабби взял его под руку.

— Я провожу его, — сказал он шоферу. Затем обратился к старику: — Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы вести молитву, мистер Горальский?

— Если вы так хотите, я найду силы.

— Хорошо, — сказал рабби. — А потом поговорим.

С десяток людей, пришедших на службу, с нетерпением ожидали начала, но когда Горальский вошел под руку с рабби, те, кто был знаком с ним, стали жать ему руку и поздравлять с выздоровлением. Рабби помог старику снять пальто и шарф, а затем, накинув на его худые плечи талес, подвел к столу перед Ковчегом.

Горальский молился высоким, дрожащим голосом, который то и дело срывался на высоких нотах. Но он не старался ускорить течение службы и каждый раз дожидался, пока остальные закончат пение, прежде чем прочитать нараспев одну-две строчки, предваряющие следующую молитву. Во время чтения Торы рабби пригласил его на помост прочесть один из отрывков. Молитвы, казалось, придали Горальскому сил, и когда он начал последнюю молитву, «Алейну», его голос звучал уверенно, и рабби даже показалось, что этот худой маленький старичок распрямился и стал выше ростом. Он ощутил гордость за него, как если бы это был его собственный отец.

По завершении службы все подошли пожелать рабби гут шабес, а потом неспешно потянулись из храма, как это обычно бывает в шабат. Но старика рабби задержал: — Садитесь, мистер Горальский. Теперь мы можем поговорить.

Одного из тех, кто осведомился, все ли в порядке, рабби попросил: — Не будете ли вы так добры сказать шоферу мистера Горальского, что мы немного посидим тут и побеседуем?

— Знаете, рабби, я немного беспокоюсь, — сказал Горальский, когда они остались одни. — Это был первый раз, что я в шабат ехал на машине, и все-таки я вел молитвы и вы даже пригласили меня на Чтение.

— Все в порядке, мистер Горальский, уверяю вас. А теперь скажите мне, вы известили своего адвоката?

Старик покачал головой.

— С адвокатом мы еще успеем. Мой Бенджамин — он тоже говорит, чтобы я позвонил адвокатам. В прежней стране, в штетле^[42], мы не знали про адвокатов. Когда у нас были неприятности… А какие там у нас были неприятности? Например, откроешь лавку немножко слишком рано в воскресенье… Так что, мы брали адвоката? Мы шли к людям, которые могли помочь, к кому-то, кто был знаком с кем-то или с родственником кого-то, кто мог посодействовать. Так вот, я знаю: полиция пришла к нам и забрала моего Бенджамина в полицейский участок не просто для того, чтобы спросить у него, или он может им помочь. Нет, они забрали себе в голову, что мой Бенджамин что-то имел с этим Хиршем, который умер. Наверное, они имеют подозрение. — Горальский бросил на рабби испытующий взгляд — не возразит ли он что-нибудь на это.