Книга В субботу рабби остался голодным, страница 64 – Гарри Кемельман

— Но…

— Ко мне приходит вдова, — нетерпеливо продолжал рабби, — и просит меня похоронить усопшего мужа на еврейском кладбище, в соответствии с иудейским обычаем. Мне определять, был ли он иудеем, и я решил, что был. Опять-таки мне — и только мне — определять, позволяет ли причина его смерти совершить погребение в соответствии с иудейским обрядом. Если имеет место подозрение в самоубийстве, то мне — и только мне — решать, насколько весомы доказательства, какую скидку сделать на смягчающие обстоятельства и как жестко следует применять в данном случае правила погребения самоубийц. Все это решается не конгрегацией — это компетенция раввина.

— Что ж, если вы так это трактуете…

— Так вот, приняв решение, я рекомендовал вдове или ее представителю обратиться к председателю кладбищенского комитета. Мистер Браун — выразитель мнения конгрегации в данном вопросе — добросовестно продал вдове участок и получил от нее деньги. Если бы у конгрегации было правило, предоставляющее право пользования кладбищем только членам, и на этом основании она отказалась бы хоронить Хирша, я мог бы счесть это правило слишком суровым или неразумным, но здесь у меня не было бы полномочий — только возможность определенного влияния. Но в правилах есть положение, предусматривающее подобные случаи: за определенный взнос предоставляется номинальное членство. И этот взнос был уплачен и принят.

— Бесспорно.

— Сделав Хирша номинальным членом конгрегации в соответствии с ею же установленными правилами, конгрегация обязана относиться к его похоронам так же, как к похоронам любого другого члена.

— Это не только записано в правилах, но и соответствует нашей традиции, — подтвердил Вассерман.

— Теперь предположим, что через какое-то время появляется неопровержимое доказательство того, что Хирш на самом деле совершил самоубийство, хотя таких доказательств пока нет… И в этом случае я, только я один решаю, осквернено ли кладбище его присутствием. И если я решу, что осквернено, то опять-таки я — я один — решаю, какие меры для очищения кладбища необходимы. Но правление предпочло в этом вопросе согласиться со взглядами мистера Горальского. Почему? Что — его смиха^[36]больше моей? Или, может, он получил ее от виленского гаона?^[37]

Голос рабби звучал громче обычного, а его всегда бледное лицо покраснело от возмущения. Он откинулся на спинку стула и улыбнулся слабой, примирительной улыбкой.

— Я сказал мистеру Шварцу и мистеру Брауну, что запрещаю подобное осквернение могилы Хирша. Конечно, при теперешних отношениях между конгрегацией и раввином мой запрет не имеет никакой силы. Поэтому когда мистер Браун позвонил мне, чтобы сообщить, что комитет все равно собирается осуществить задуманное, я сделал единственно возможную вещь: подал заявление об отставке.

— Вы подали в отставку?! — в ужасе воскликнул Вассерман.

— То есть как — уже? Вы хотите сказать — уже отослали его? — спросил Беккер.

Рабби кивнул.

— После того как Браун положил трубку, я написал заявление и бросил его в почтовый ящик.

— Но почему, рабби, почему? — Беккер был в отчаянии.

— Я только что все объяснил.

Вассерман не мог скрыть огорчения.

— Вы могли позвонить мне. Могли обсудить это со мной, объяснить свою позицию. Я мог бы поставить этот вопрос перед правлением, мог бы…