Книга Птица высокого полета, страница 16 – Анна Карлссон

— Агния, — представилась хозяйка кабинета и, приветливо улыбаясь, протянула руку, чтобы поздороваться.

Людмила представилась и пожала протянутую руку. Агния пригласила зайти внутрь, и Людмила шагнула в просторную светлую комнату, совсем не похожую на те кабинеты психологов, которые видела в американских фильмах.

«Где же полумрак и мягкая тахта или хотя бы диванчик, на котором я буду лежать и рассказывать о своих бедах?» — мысленно удивилась она.

Людмила с интересом принялась рассматривать интерьер. Посередине комнаты расположились три кресла, журнальный столик тоже имелся, а на нем — синяя керамическая ваза с букетом огромных ромашек. На полу лежал синий ковер, стены оклеены бежевыми обоями с нежными маленькими синими цветочками.

«Так, — подумала Людмила, — в холле все зеленое, тут — синее, наверное, чтобы невротики чувствовали себя спокойнее».

От созерцания ее отвлек вопрос:

— Хотите чай или кофе? У меня есть конфеты. Вы любите сладкое? Я и дня не могу прожить без шоколадки или конфеты.

Людмила с удовольствием восприняла это предложение, сказав, что выпьет чашку черного чая.

— Агния, скажите, а вам не страшно здесь одной? Дверь на улицу открыта, людей вокруг нет, — поинтересовалась Людмила.

— Нет, совсем не страшно, — улыбнулась психолог. У меня ведь клиентов много, идут они один за другим. Я открываю дверь, когда жду следующего посетителя, а так она всегда заперта. Мне нечего бояться. Да и врагов у меня нет. Я стараюсь помочь людям, а это всегда дает возможность дружить, а не враждовать.

Агния поставила на стол вазочку, доверху наполненную шоколадными конфетами, и две большие белые чашки в красный горох.

Людмила смотрела на них, как зачарованная. Она вдруг вспомнила, как в далеком детстве они с Верой копались в такой же вазочке с конфетами, выбирая самые вкусные. И чашки были точно такие же, как в доме у родителей. Все тут напоминало тот дом, самый лучший и самый надежный дом на свете. Конфеты — «Мишка» и «Красная шапочка» — и тогда были с такими же картинками на оберточной бумаге.

Слезы сами накатились и полились из глаз Людмилы горячими ручьями. Она понимала, что это неудобно, что пришла совсем не для того, чтобы реветь белугой на глазах у постороннего человека, а чтобы повысить собственную самооценку. Но никто не стал ее останавливать, утешать или, нервно постукивая карандашом о край стола, призывать прекратить истерику и начать разговор. Все произошло совершенно иначе. Малознакомая женщина подошла и крепко обняла рыдающую Людмилу. Она так и стояла, спокойно гладя ее по спине, давая возможность плакать столько, сколько потребует душа. А душу эту, как назло, словно бы прорвало. Слезы лились и лились, и конца не было этому слезопаду.

Через полчаса активных рыданий слезы закончились. Первая мысль, которая пришла Людмиле в голову, что она своими дурацкими слезами замочила блузку бедной женщине.

Агния ничего не сказала, хотя все плечо ее блузки было насквозь пропитано слезами.

— Так каждый будет приходить, рыдать и портить человеку вещи, а потом просить помощи… Стыдно-то как… Простите, я даже не знаю, что на меня нашло, — пролепетала Людмила.

— Ничего страшного, все хорошо, — приветливо сказала Агния и отправилась заваривать чай.

Из-за чего вдруг Людмила так расплакалась, она и сама не могла понять. Почему все стало напоминать ей родительский дом, ведь и комната была другой, и Агния совершенно не похожа на маму. Психолог была довольно высокой, с каштановыми коротко остриженными волосами, и от этого выглядела молодо, чуть старше самой Людмилы. Была в ней какая-то уверенность, исходившая от спокойного взгляда, неторопливых жестов и искренней доброжелательной улыбки. Хотелось рассказать ей все.