Книга Чисто убойное дело, страница 59 – Татьяна Луганцева

Иван Демидович вскинул голову и решительно посмотрел на дочь.

– Да, мне есть что сказать. Конечно, мне очень неприятно об этом говорить, но сколько лет мне и сколько было Настеньке… Но между нами пробежала искра и вспыхнул пожар. Да-да, пожар любви, Янка, и не нужно на меня так осуждающе смотреть. Любви все возрасты покорны. А мы, артисты, особенно подвержены чарам богини любви Афродиты. Настя казалась такой хрупкой, такой беззащитной, а это особенно трогает мужчин и толкает их на самые безрассудные поступки. Да, винюсь, я грешен, я не смог устоять перед нежной красотой Анастасии. Я пал к ее ногам, я был покорён и ослеплён. Я забыл, что давал клятвы верности твоей матери, Яна, но меня можно понять! Когда я касался губами ее губ…

– Можно без подробностей? Ближе к делу, Иван Демидович, – вернул старого актёра на землю следователь.

– Мы стали любовниками. Так получилось. Я понимал, что она на сорок лет меня младше, но меня это почему-то не тяготило, да и Настя не предъявляла мне никаких претензий.

– Господи боже мой… – прошептала Цветкова, – ты же говорил, что любишь маму. Она для тебя единственная и неповторимая… Вы ведь всегда были вместе. Я думала, что ты с годами вроде угомонился. Думала, что все твои приключения уже в прошлом, но видно горбатого только могила исправит.

Головко повернулся к ней:

– При чём тут могила, Яна? Артисту необходимо подпитывать свой талант новыми и новыми чувствами, иначе он закиснет. Это специфика профессии, и твоя мать это прекрасно понимает.

– Может быть и понимает, но вряд ли принимает, – фыркнула Яна.

Ольшанский снова вмешался:

– Господин Головко, не отвлекайтесь. Рассказывайте дальше.

– Простите, мне трудно говорить. Сначала всё было как в сказке: я любил Настеньку, она меня. Но через некоторое время я стал замечать в моей подруге некоторое охлаждение. Она стала избегать встреч, часто жаловалась на лёгкое недомогание, на неотложные дела. Я отнёсся с пониманием к этой перемене чувств – страсть не может длиться вечно. Но сердце моё еще принадлежало Анастасии, я просто умирал от ревности, заподозрив ее в неверности. Поэтому я однажды открыл дверь в ее гримёрку, предварительно не постучав. И увидел картину, поразившую меня в самое сердце… – Иван Демидович театрально схватился за сердце и изменился в лице.

– Тебе нехорошо? – испугалась Яна.

Головко опустил руку.

– Нет, всё нормально. Отпустило. Так вот я увидел, что Настя нюхает белый порошок. Заметив меня, она жутко разозлилась, даже в лице изменилась. Я ее просто не узнавал. Настя закричала, чтобы я немедленно убирался вон и даже швырнула в меня каким-то пузырьком. Я вылетел из ее гримёрки как ошпаренный и долго не мог прийти в себя. Представляете, моя нежная голубка и кокаин! Так вот откуда ее перепады настроения, вечное раздражение и нежелание оставаться наедине. У нее появились другие приоритеты и другие мужчины тут не при чём.

– И что же дальше? – поторопил следователь.

– Дальше? – Иван Демидович, заторопился. – Потом, при встрече, Настя умоляла никому не говорить о том, что я видел в гримёрке. Я дал слово. Между нами возникла некоторая ледяная вежливая холодность. Настя стала грубой, неприветливой, чужой. И чем я больше наблюдал за ней, тем больше понимал, что это совершенно другая женщина. Но с кем я мог поделиться своими наблюдениями? Меня бы просто подняли на смех.