Онлайн книга «Друг-апрель»
|
— В больницу надо… — выдохнула мать. — За машиной надо бежать, к Мишке… — Никуда не надо, — негромко сказал дядя Гиляй. Он появился из-за спины Чугуна. На лице скука. — Да… — протянул он. — Красиво разбацано… Не, Любка, не следишь ты за своими пацанами… — Гангрена может начаться, ты посмотри только… Глаза у матери блестели пластмассово, говорила одно, а глаза были другие. — Надо прорезать, — дядя Гиляй зевнул. — Часа через полтора поздно уже будет. — Одурел совсем, — сказала мать. — Давайте машину… Но пусто, совсем пусто, сквозь стекло. — Заткнись лучше, — зевнул Гиляй. — Заткнись. Дура… — Может на самом деле лучше в больницу? — предложил Аксён. — В больницу… Дядя Гиляй пустился шарить по карманам. — В больницу, говоришь… В больницу хорошо, правильно… В капкан попал, скажете. А в больнице спросят — где это Славик Аксентьев умудрился по весне влететь в капкан? Где он попал в капкан?! Гиляй резко выбросил руку, схватил Аксёна за нижнюю губу. Было больно, Аксён дернулся, но дядя держал хорошо, крепко. — Где он в капкан попал? — повторил дядя. — Гиляй, отпусти его, — сказала мать равнодушно. Гиляй отпустил, Аксён вытерся, на лице остался табачный след от крепких дядиных пальцев. — Я скажу, где он попал в капкан, — Гиляй закурил. — Они наверняка грабили дачи. А дачник сейчас злой, особенно столичный… Московские дачи чистили? Аксён промолчал. — Понятно. Они чистили московские дачи, и Слава попал в капкан. Дурачье. Вот дурачье-то! Надо было попробовать сначала палкой… — У него кровь там в коленко натекает, — перебил Аксён. — И дальше будет натекать… — Ты что… — дядя хотел выругаться, но замолчал. Огляделся. — Где этот болван? Чугун где?! Показался Чугун. — Тащи самогон! — рявкнул дядя Гиляй. Чугун исчез и через минуту явился с бутылкой. — Для себя берег… Но дядя уже выхватил посуду, выдрал пробку зубами и приступил к Тюльке. — Славик! — улыбнулся дядя Гиляй. — Славик, сейчас будет немного больно… Дядя щедро полил колено Тюльки самогоном. Затем он полил самогоном руки, и ножик, а потом перехватил Тюльку за ногу, и воткнул лезвие ниже колена и потянул вверх. Кожа разнеслась, потекло розовое, и колено спало, и Гиляй снова полил из бутылки, Тюлька дергался и скрипел зубами. Гиляй утек и вернулся с бинтом и шприцами, он вколол пилюльку в тюлькино бедро, и тот растянулся, зашевелился, зевнул. Дядя поглядел на Аксёна. — Все хорошо, — сказал Гиляй. — Все нормально. Полчаса и баю-бай. Через пару дней запрыгаешь как новенький. Славик, я тебе костыль вырежу, будешь как настоящий пират! Тебе нравятся пираты? — Нравятся… И саблю еще… — И саблю, — заверил дядя Гиляй, — какой же пират без сабли? Тюлька сказал еще что-то, уже неразборчивое. И все, уснул. — Завтра суп сварю, — сказала мать к чему-то. Чугун сидел на крыльце. Курил и хлебал прямо из горлышка. Это было даже лучше. Он не успел обернуться, Аксён ударил его кулаком. В затылок. Сильно и подло, но с Чугуном нельзя было по-другому, по человечески Чугун не понимал. Чугун поплыл. От удара, и от самогона, от всего. Он поднялся и, матерясь, двинулся на Аксёна. Тот не стал терять времени. Левой в печень, затем сразу правой, в подбородок. Коротко и плотно. Чугун рухнул вперед, лицом на ступеньки. Попробовал подняться, но Аксён добавил еще. Так, чтобы было завтра, что вспомнить. Чугун расплылся. Затем ногой. Аккуратно, в ребра. Чтобы болело долго, а повреждений не случилось. А если бы и случилось — плевать, Аксён добавил еще. Чугун сел. — Я тебя прощаю, — сказал он. — Я слишком устал сегодня, не хочу драться… Чугун дотянулся до самогона. — Знаешь, брателло Аксель, возле железной дороги что-то происходит… необъяснимое… На крыльце появился дядя. Отобрал у Чугуна бутылку, отхлебнул. — Мы тоже всегда дрались, — сказал Гиляй. — С братаном. У него характер был… тоже. Иннокентий очень похож… Знаешь, Иван, с возрастом люди меняются. Дядя налил самогона в ладонь, протер шею и добавил: — Но не все. Тюлька поднялся на следующий день. Дядя Гиляй снял бинт, нога выглядела уродски, синяя, в кровопотеках. Но по краям раны уже начала нарастать молодая кожа, короста не загнила, Гиляй потыкал пальцем в кость ниже раны, удовлетворенно хмыкнул, и сказал, что на Тюльке заживает все как на жирафе. Мать выглянула из-за плеча дяди и вспомнила, что в два года Тюльке прищемили руку, да так, что слезли все ногти — и ничего, через неделю выросли новые. Это все от экологии, заметил Чугун, экология у нас хорошая. Дядя Гиляй взглянул на него через щур, и Чугун растворился. Мать притащила зеленку, дядя Гиляй и на нее посмотрел. Он сказал, что никакой зеленки не надо, мух сейчас нет, пусть так хромает, заживет быстрей, на воздухе-то. И вообще лучше больше ходить, для кровообращения. Тюлька тут же начал ходить, как робот, нога у него не сгибалась, все вместе — несгибающаяся нога, короткое пальто, грязная шея — все производило унылое впечатление. Нога скрипела. Громко скрипела, Аксён понимал, что скрипит совсем не нога, а половицы, но от впечатления отделаться не мог, и жить не хотелось. Туго было жить, через стену, прилагая усилия. Потом Тюлька устроился на крыльце и разглядывал свою новую ногу с интересом. Аксён сидел рядом, молчал, смотрел в лес и совсем ни о чем не думал. Через полчаса появился Чугун, он притащил Тюльке игрушку. Непонятно откуда, вряд ли он успел бы в город смотаться, раздобыл где-то здесь. Китайские гонки. В смысле, сделанные в Китае. Автодром. Машинки, маленькие, в четверть спичечного коробка, они с верещанием бегали по спирали, а внутри самого устройства шизоидно завывали китайские голоса. Тюлька включил свой адский агрегат, уставился на карусель и впал в транс. Аксён тоже впал, машинки бегали по кругу с тупым ослиным упрямством, вверх медленно, вниз быстро, вверх медленно, вниз быстро. Очнулся Аксён минут через пятнадцать, на крыльцо вышла мать и отключила аппарат. Тюлька поднялся и отправился к себе, и лег. Аксён остался. Три дня. Возможно, четыре. Чугун. Здоровехонек, отметил Аксён. Как новенький даже. Вчера я его неплохо разрисовал, а сегодня уже ничего — ни фонарей, ни ссадин. У Чугуна морда такая — крепкая, коричневая, шкура толстая, как у монгола, будто всю жизнь в седле провел. В Аксентьевых Чугун не пошел, смугленький. Бабушка его и сейчас Чугунком зовет. Только не Чугунок он уже. |