Книга Идентичность Лауры, страница 103 – Ольга Владимировна Маркович

— Что она делает? — спросил Рамзи.

— Кажется, она ищет трофей. Ей нужно взять что-то на память, чтобы успокоиться, — сказал я, вспомнив шкатулку с разными предметами.

Ничего не найдя, она свернулась в клубок и улеглась рядом с Элом. Уложила его большую руку на себя сверху, и, скорчившись, как уродливый эмбрион в утробе равнодушной матери, протяжно застонала. Стон ее теперь походил на неразборчивую жалостливую песню. Песню детского хора. Это было страшно. Ни я, ни Рамзи не были готовы видеть ее такой.

— Что мы теперь будем делать? — спросил он. Челюсти его стучали, но он этого не замечал.

— Вызывать полицию, — ответил я.

— Как? Она ведь погибнет там? — проговорил он тихо.

— Но у нас теперь нет другого выхода.

— Я не узнаю́ ее, — прошептал Рамзи.

— Я тоже. Это не Труди, не Джессика и не Лаура. Я не знаю, кто это, — ответил я.

Бессвязные ноты, что вырывались из хрупкого тела Лауры Хитченс, звучали высокими гортанными звуками. И мне подумалось, что такими песнопениями мучат в аду грешников.

Эл. Ноев ковчег

Было темно, когда отец разбудил меня.

— Сын, просыпайся! Дело есть.

— Па, я спать хочу, — пробубнил я спросонья, закрываясь одеялом. Это было морозно-обжигающее утро из тех, какие бывают в Коннектикуте зимой. Когда нос не хочется из-под одеяла показывать.

— Давай-давай, ковбой. Поднимайся! Набери ведро теплой воды и захвати чистых тряпок. Кажется, Миракл собралась разродиться. Перед тем как ложиться, я ее смотрел, и думалось — к завтраму. Но, похоже, нет. Слышишь, как заладила: «му» да «му». Нужно поспеша-ать, — вкрадчиво протянул отец последнее слово.

Я нехотя поднялся, и через минут десять оба мы брели вдоль бесконечного коровника. Никогда раньше загон не казался мне настолько длинным. Отец подсвечивал путь переносным фонарем, и качающийся луч убаюкивал, как маятник гипнотерапевта. Я еле перебирал ногами и тащил в каждой руке по ведру, стараясь не расплескать.

— Не нравится мне все это, — приговаривал отец.

— Что?

— Слышишь, как она стонет. Странный какой-то стон. На нее не похоже-е. — Он всегда тянул концовку слова, когда, заканчивая фразу, уже думал о другом.

— Будто ты знаешь, что на нее похоже, а что нет, — пожал плечами я. — Обычное мычание. — Мне все еще сильно хотелось спать, и я немного злился, что отец меня растолкал. Тогда мне только исполнилось пятнадцать, и я не привык, что вдруг стал для него мужчиной. Отец вечно приговаривал: «Вот я в твои годы…» — и это означало, что надо соответствовать.

— Конечно, я знаю Миракл, — удивился и даже немного возмутился отец. — Я сам принял ее у Берты и растил сызмальства. Я знаю, как мычит Миракл. Мычание у нее спокойное и низкое. Но не теперь. Прислушайся — Он повел ухом, как охотничий пес, и изобразил высокое и тонкое: —«Му-у-у», — а потом добавил: — Не нравится мне все это.

Когда мы вошли в коровник, отец включил рубильник и, кинув взгляд на загон, где содержалась корова, припустил к ней со всех ног. Его резиновые сапоги скрипели о влажный дощатый пол.

— Скорей, скорей за мной, — подгонял отец. И я семенил, расплескивая воду. Бежал следом, как тонконогая неуклюжая цапля.

Влетев в загон, отец упал на колени и подхватил обеими руками посиневшего теленка. Тот безвольно болтался, вися на пуповине. А Миракл выла, подергивала ногой и крутилась вокруг своей оси в попытке до конца разродиться.