Книга Башня. Новый Ковчег, страница 38 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

И потом… было кое-что ещё, что словно червяк подтачивало многолетнюю дружбу.

Память услужливо подсунула Борису слова отчима: «И запомни, Борюсик, все люди равны, но некоторые… равнее». И короткий — автоматной очередью — сухой смешок. Смешок, в котором не было ни тени веселья.

…Как же он ненавидел это всё. Ненавидел, когда отчим называл его Борюсиком. Ненавидел самого отчима, его вытянутое лицо с острым подбородком и круглыми совиными глазами, длинные, неестественно белые пальцы, которыми тот цепко впивался в его плечо. Ненавидел, когда отчим «учил его жизни». Ненавидел, потому что печёнкой чувствовал, что за этими словами, жёсткими, безжалостными, холодными, идущими вразрез с тем, чему учили в школе, о чём кричали плакаты и вещали по радио, за всем этим стояла жестокая и беспощадная правда.

Своего родного отца Борис не помнил, хотя правильнее было сказать — совсем не знал. Мать забеременела в семнадцать лет. Соседские кумушки говорили — нагуляла, с дотошностью детективов пытаясь установить имя причастного и задаваясь извечно русскими вопросами: кто виноват и что делать? Мать им в расследованиях не помогала, лишь смеялась и бездумно махала рукой. Она вообще была очень лёгким человеком, и им вдвоём неплохо жилось. Пока не появился Николай Алексеевич Беленький.

Николай Алексеевич был старше матери на пятнадцать лет, работал официантом в ресторане надоблачного уровня и этим фактом своей биографии необыкновенно гордился. Где мать с ним познакомилась, Борис не знал, наверно, в общественных садах, вроде этого, где он сейчас ждал Анну. Их случайное знакомство не оборвалось внезапно, а продолжилось на зависть всё тех же кумушек, которые справедливо полагали, что Беленький — весьма достойная партия, а свистушке Таньке просто повезло.

Отчим перевёз их со сто сорокового к себе на триста девяносто четвёртый, устроил мать помощницей повара при ресторанной кухне, а Бориса определили в верхнюю школу.

Тогда для него начался ад. Прежние друзья остались на сто сороковом, а здесь… здесь никто не стремился заводить дружбу с Борей Литвиновым. Борис ловил на себе насмешливые, а иногда и откровенно презрительные взгляды. В открытый конфликт новые одноклассники с ним не вступали, чувствовали, что он готов был дать отпор — что-что, а драться он умел, отточил это мастерство ещё внизу, частенько ввязываясь в драки с теми, кто позволял себе нелестные выражения в адрес матери. Впрочем, презрительно-насмешливые взгляды вскоре сменились показным равнодушием, ему явно давали понять, что сын официанта и помощницы повара не стоит их внимания.

Всё изменилось в один день.

— Ну, Литвинов, я спрашиваю в последний раз, кто это сделал?

Зоя Ивановна подошла вплотную и буквально нависла над ним. Борис уже знал, что кличка их классной — Змея, и кто бы эту кличку не придумал, он попал в самую точку. Зоя Ивановна была высокой и очень худой, с несоразмерно длинным телом и короткими ногами. Такая непропорциональность вкупе с немигающим взглядом светло-карих, почти жёлтых глаз делали её похожей на допотопную рептилию.

— Кто еще, кроме тебя, входил в кабинет биологии? Кто это был? Ну? Если ты сейчас честно и открыто не скажешь, кто испортил школьное имущество, мы все… да, дети? — она выразительно посмотрела на притихший класс. — Мы все будем считать, что это твоих рук дело.