Онлайн книга «Башня. Новый Ковчег 4»
|
Пока они шли до Васильева, а это было совсем рядом, каких-то десять минут ходу, Маруся успела рассказать Павлу, какие работы они сделали за те две недели, пока он жил в информационном вакууме, и где, конкретно, возникли проблемы. Когда она переключалась на рабочие моменты, язвительная насмешка в её голосе пропадала, и Павел забывал, что перед ним почти девчонка, за плечами которой полевых работ — ну, дай бог, лет пять. Но она была умна, и ум этот, острый, мужской, хоть и приправленный женской перчинкой, помимо воли располагал к себе. И всё же Павел продолжал упрямиться и иногда, отвлекаясь от темы и уходя мыслями в сторону, повторял про себя: «как только Боря там договорится, в первую очередь всех женщин отсюда наверх, пока всё не утрясётся». — Ну вот и пришли, — Маруся толкнула дверь и вошла первой. И тут же Павла оглушил тонкий, с нотками повизгивания голос: — Что вы себе позволяете! Врываетесь без стука! Вы, Мария Григорьевна, забываетесь, кто вы такая! А вы никто! Никто тут! Только благодаря Руфимову здесь, а когда Руфимов умрёт… Васильев, а кричал именно он, вдруг осёкся, выкатил большие голубые глаза, потерянно захлопал пушистыми светлыми ресницами. Павел выступил из-за спины Маруси, засунул руки в карманы, чувствуя, как они сами собой непроизвольно сжимаются в кулаки. — Так что же будет, когда Руфимов умрёт? Он старался говорить спокойно, но в душе волной поднимался гнев и чувство омерзения к сидящему за столом человеку. Высокому, крупному человеку с красивым породистым, пусть и слегка вытянутым лицом. Павел знал Васильева давно, но сейчас смотрел на него так, словно видел впервые. Васильев был постарше их с Руфимовым, ненамного, лет на пять или шесть. Когда их Руфимовым перевели с разрушенной Северной станции на Южную, именно он — Виталька Васильев, красивый, разбитной — помогал им вливаться в новый коллектив, и не просто учил, как приноровиться к суровому характеру их начальника, старика Рощина, но частенько и прикрывал их с Маратом косяки. А теперь? Человек, на которого он смотрел, не просто постарел на тридцать лет — как раз-таки годы были милостивы к Васильеву, — он сменил нутро, как заменяют старое масло в маслобаке ещё пригодного для работы двигателя. — Так что же будет, Виталий Сергеевич, когда Руфимов умрёт? — повторил Павел свой вопрос, уже не пытаясь скрыть угрожающие нотки в голосе. — Па-павел Григорьевич, — Васильев попытался приподняться со своего места, но не смог. Костяшки дрожащих пальцев, вцепившихся в край стола, побелели. — По поводу того, что вы позволяете себе повышать голос на женщину, мы поговорим позже, Виталий Сергеевич, — Павел не делал никаких движений, чтобы приблизиться. Стоял там, где остановился. — А пока, будьте добры, приподнимите свой зад и приступите к выполнению своих непосредственных обязанностей. — Я… я… — вытянутое лицо Васильева пошло красными пятнами, длинные ресницы задрожали, и губы его расползлись как у ребёнка, который вот-вот расплачется. — Павел Григорьевич, я не могу… я… там стреляют… я не подписывался на такое… я никуда не пойду… Павел, не отрываясь, смотрел на Васильева, на лицо, которое даже такое, расплывшееся, в пятнах, было красивым и картинно мужественным. Наверно, раньше, до потопа, такие мужики снимались в кино, играли смелых офицеров и отважных солдат, рискующих жизнью во имя жизни — чёрт возьми, откуда эта нелепая тавтология. Как знать, может, и у тех актёров, за красивым фасадом скрывалась гниль. Как знать. |