Книга Башня. Новый Ковчег 4, страница 92 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Да он не мог! — с горячностью воскликнула Маруся. — Никак не мог! Понимаешь, этого было делать нельзя, есть протокол… АЭС — это резерв, это когда уже совсем крайняк, как сейчас, понимаешь? Вот ты просто представь, сегодняшняя ситуация, уровень воды опускается, Южная станция скоро не сможет работать, и мы остались без альтернативного источника энергии, потому что кто-то раньше, сорок или шестьдесят лет назад запустил АЭС, желая остаться перед всеми чистеньким.

— Он это говорил, — тихо сказала Анна.

— Ну вот видишь, а я тут распинаюсь. Но на самом деле, Ань, я вот не знаю, смогла бы я на его месте так сделать. Если бы меня вдруг поставили перед таким выбором: например, с одной стороны жизнь мамы, — Маруся поёжилась при этой мысли. — А с другой стороны будущее абстрактного человечества, которое вообще то ли будет, то ли нет. Это же невозможный выбор.

— Невозможный, — Анна прошептала едва слышно, и Маруся скорее догадалась, что она сказала, чем услышала.

— Так ты его простишь? — Марусе почему-то очень-очень, прямо по-детски, захотелось, чтобы эта женщина, успевшая за каких-то пару часов стать ей родной, простила человека, к которому сама Маруся испытывала странные и очень сложные чувства.

— Я его уже сто лет назад простила.

Анна уткнулась в Марусино плечо и заплакала.

Начало светать. Солнечные лучи, проникающие через панорамные окна гостиной и столовой, весело разбегались по всей квартире, забирались в самые дальние её закоулки, отбрасывая тонкие, едва заметные блики по стенам спальни. Тени, таившиеся в углах, съёживались и бледнели. Всё чётче проступали очертания мебели, массивной, деревянной, старой, наверняка оставшейся с тех пор, когда эту спальню занимал другой человек. Его родной дед. Кирилл Андреев.

Не случись того мятежа, отец Сергея вырос бы в этой квартире, а не в апартаментах Киры Алексеевны, женщины, которую он всегда уважительно называл мамой, зная при этом, что настоящей матерью она не была. Бегал бы по этому паркету босыми ногами, играл бы в светлой и просторной гостиной, а сюда, в спальню, возможно, заглядывал бы по утрам, чтобы поздороваться с родителями. Судьба, глупая, злая, явившаяся в лице полупьяных молодчиков, обвешанных оружием, лишила его отца всего этого. Но теперь он вернулся. Его отец, Анатолий Ставицкий-Андреев, вернулся, занял положенное ему место. Пусть не сам лично, а в лице своего сына, но всё же…

Спал Сергей мало, он был слишком возбуждён, но несмотря на это вялости и сонливости не было — он чувствовал себя на удивление бодрым и деятельным. Начинался новый день, впереди его ждал Совет. Точнее, не Совет — с Советами отныне покончено. Его ждало заседание Правительства. И финальная схватка с Савельевым, всё ещё сопротивляющимся где-то там внизу, в недрах огромной Башни. Его Башни. В которой есть только один законный Верховный правитель — он, Сергей Андреев.

Комната постепенно заполнилась светом, который вливался через специально сделанные стеклянные перегородки в верхней части стены; светильники, всю ночь убаюкивающие тёплым мягким светом, тихо щёлкнули и погасли, уступая место безудержно вторгающемуся дню; обои, светло-бежевые, с рифлёным рисунком, окрасились розовым, словно кто-то легонько мазнул по ним кисточкой, разбрызгав едва заметные перламутровые капельки. Сергей поднялся с кровати, потянулся и огляделся. Вчера всё случилось наспех, перенесли только самые необходимые вещи, и неуловимая тень Савельева, которому по какой-то нелепой прихоти судьбы досталась квартира, на которую он не имел никакого права, ещё незримо присутствовала здесь — Сергей остро чувствовал чужой запах от вещей, сложенных в шкафах, от бумаг, разбросанных по столу в кабинете, даже от книги, которая лежала на прикроватной тумбочке и которую Павел так и не дочитал в тот день. Он раздражённо смахнул книгу на пол, она гулко упала, раскрывшись на середине, оттуда выпала старая фотография, служившая, видимо, закладкой. Сергей чуть наклонился, пригляделся — со снимка корчили весёлые рожицы трое подростков: красивый темноволосый пацан, наглый Борька Литвинов, узколицая девчонка с коротко остриженными чёрными волосами и сам Пашка Савельев, небрежно закинувший руки на плечи друзей. Сергей брезгливо поморщился, наступил на фотографию, чувствуя, как с хрустом ломается под ногой тонкий пластик. Вот так будет и с самим Савельевым, который очень скоро отправится в преисподнюю, а все его вещи будут вынесены прямиком на помойку, и одежда, и бельё, и — Сергей покосился на валяющуюся на полу книгу — и эта книга тоже. А здесь останется только он, тот, кому этот мир принадлежит по праву.