Онлайн книга «Башня. Новый Ковчег 5»
|
— Но это же… Да при чём тут родственные чувства? Какие, к чёрту, чувства? — Савельев растерялся, а Маруся вдруг разозлилась так, как, кажется, не злилась никогда в жизни, у неё даже в глазах потемнело. — Никаких! И не думайте, что я этого не вижу. И мне, как и вам, всё равно. Это ничего не значит. Мы чужие друг другу люди. И я тоже не в восторге от ситуации. Но вот остальные… — Послушайте, Мария Григорьевна… Но Марусю уже понесло. Все сдерживаемые эмоции, усталость, и физическая, и главное внутренняя усталость от постоянной борьбы с собой, вдруг вырвались наружу. Она смотрела на этого непробиваемого, чужого человека, который по нелепому стечению обстоятельств оказался её братом, и ей хотелось вцепиться в его невозмутимую физиономию, чтобы и ему было больно, так же больно, как ей. Потому что — да, ему плевать на неё, он злится от одной мысли, что она его сестра. И он никогда её не примет. Ну и чёрт с ним. Она даже этому рада. Пусть не принимает. Ей не больно-то и хотелось. — Нет, это вы послушайте! Я не виновата, что мой… наш … ваш отец оказался и моим отцом. Я понимаю, что вам это неприятно, но сделать с этим мы ничего не можем. И нам придётся друг друга терпеть, по крайней мере пока мы не запустим эту станцию. Но я не желаю, чтобы все вокруг думали, что у меня есть какие-то привилегии. Из-за того, что у нас общая фамилия. И я не знаю, что вы там себе возомнили, но указывать мне, что делать, вы можете только в рабочее время. А сейчас моя смена закончена, и в своё свободное время я буду делать то, что сочту нужным. И вас я спрашивать не собираюсь. — Нет, чёрт возьми, вы будете делать то, что я говорю! — Павел повысил голос, желваки опасно заходили, он едва сдерживался. — Будете! Потому что ваше безответственное поведение отражается на вашей работе. У нас особая ситуация. Считайте, что военное положение. И нет у вас никакого свободного времени. Пока мы запускаем станцию, всё ваше время — рабочее. И я буду вам указывать, что делать. И мне плевать, что думают по этому поводу остальные. Всё это ровным счётом ничего не значит. — Конечно, ничуть не сомневаюсь, что для вас это ничего не значит. Для вас вообще чувств других не существует. Вы, Павел Григорьевич, бесчувственный чурбан, эмоциональный инвалид, не способный на простые человеческие чувства. Прёте к своей цели, не замечая, что вокруг вас живые люди, а не агрегаты и машины. Самим вам на всё плевать, и думаете, что и другим тоже? Так вы думаете? Вы столько мучений всем принесли, особенно тем, кто рядом с вами. Нацепили на себя сияющие доспехи, возомнили себя спасителем человечества и прёте по головам, не обращая внимания на жертвы. И на чувства других. Они же для вас так, пустой звук, слабость, которую вы в себе убили, и желаете, чтобы и другие, так же, как и вы, ничего не чувствовали. А когда другие проявляют эти чувства, считаете их слабостью и осуждаете. Думаете, я не вижу, что вы меня на дух не переносите? А вы не переносите, и знаете, почему? Потому что отца простить не можете! Потому что он, видите ли, оказался не таким железным и несгибаемым, как вы себе там возомнили. Потому что он был просто человеком, который хотел любить. И любил! Мою маму любил. И меня тоже. А вы его осуждаете. Думаете, я не вижу? Осуждаете за то, что у него была я. За то, что он был с моей мамой. И даже за ту историю чёрт знает какой давности. А вы права не имеете его осуждать. Потому что он был человеком, а не роботом бесчувственным. В отличие от вас. Он умел любить. А вы… вы только боль другим можете приносить. И больше всего вы причиняете страдания тем, кто вас любит. Потому что вы… вы — дундук! Вот вы кто! |