Книга Башня. Новый Ковчег 6, страница 158 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Великий Алексей Андреев видит.

Великий Алексей Андреев одобряет.

Сергей поднял затуманенные глаза к портрету. В такие минуты, как эта, всегда подступали непрошенные слёзы, но Сергей не вытирал их — это были слёзы радости, слёзы просветления, они текли тонкими струйками, скапливались в уголках рта, и Сергей, словно маленький, слизывал языком горячие солёные капли. Остро хотелось опуститься на колени, но сейчас было не время — Алексей Андреев жестом остановил его, — и Сергей остался стоять, повинуясь воле своего предка, отдаваясь силе, идущей от портрета.

Конечно, это был не тот портрет. Тот так и остался висеть в кабинете деда Арсения — Сергей не смог его снять, чувствовал себя не в праве. Но он сделал лучше, намного лучше. Из всех имеющихся в семейном архиве фотографий Сергей выбрал самые выразительные, самые живые, и именно эти фотографии были увеличены, вставлены в рамы, развешаны по комнатам и спальням, а теперь часть из них перекочевала вместе с ним в новое жилище и новый кабинет. Сергей чувствовал, что так надо, а после той ночи, когда прадед, увековеченный на одной из фотографий, позвал его к себе и не просто позвал, а до утра проговорил с ним, Сергей окончательно уверился, что всё было сделано правильно.

На следующий же день он велел сделать три сотни аналогичных портретов, и совсем скоро все они, облачённые в торжественные и строгие рамы, украсят кабинеты на верхних этажах, а ещё две тысячи, поскромней, выпущенные следующей партией, уйдут в школьные классы, общественные места, больницы и кабинеты мелких чиновников. И тогда можно быть спокойным: Алексей Андреев будет над всеми, ничто не ускользнет от его внимательного взгляда.

Эта мысль успокаивала Сергея, убаюкивала, отгоняла страх одиночества, что вечно жил в нём. Ему, не верящему до конца никому — ни Наталье Барташовой, ни её вечно пьяному мужу, ни Мельникову, ни Анжелике Бельской, ни мальчику этому Алексу, который только что ушёл, ни невесте своей, маленькой и хитрой, ни Марковой… вообще никому, — стало легче. Его прадед теперь с ним, и не только духовно, но и физически. А ещё через две недели, когда будет готова статуя Алексея Андреева, отлитая из бронзы и установленная на мраморный постамент в «Орлином гнезде», он, Сергей Андреев, наконец сможет сменить этот жалкий кабинет, что занимал сейчас, на тот, что принадлежал ему по праву.

Кабинет Павла, метко прозванный в Башне «Орлиным гнездом», и который на самом деле был кабинетом Алексея Андреева (Савельев лишь узурпатор! узурпатор!), до сих пор внушал Сергею страх. Аквамариновая синь неба, облепившая стеклянный купол со всех сторон, упрямо пыталась просочиться сквозь стыки железных балок перекрытий, давила, наваливаясь всей тяжестью, так, что временами Сергей слышал треск сминаемого стекла, видел трещины, змеями ползущие от огромных вмятин, которых никто, абсолютно никто не замечал. В такие минуты Сергей Анатольевич переставал существовать, оставался лишь мальчик Серёжа, в больших и тяжёлых очках, маленький, щуплый, некрасивый, коротко стриженный, окруженный смеющейся и горланящей толпой, злобной, завистливой, раззявившей пасть и брызгающей слюной — одинокий маленький мальчик в мире с обрушившимся небом.

В этом тоже был виноват Савельев. Его нельзя было пускать в «Орлиное гнездо», даже тень его не должна была осквернять это святое место, но это случилось, и Сергей знал, почему.