Книга Башня. Новый Ковчег 6, страница 206 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Мимо шли люди. Это эвакуировали со станции последних оставшихся техников и инженеров — Сергей распорядился об этом, ещё пока они спускались вниз, командир охраны связался по рации с Худяковым и передал тому все необходимые инструкции. Их было немного, этих оставшихся, теперь уходили и они, подгоняемые торопливыми окриками солдат. Какой-то пожилой человек в синей спецовке техника, с невыразительным лицом, из тех, которые не запоминаются, проходя мимо, насмешливо посмотрел на Васильева. Но тот, охваченный паникой, не обратил на это никакого внимания.

— Скажите… скажите им, — повторял он, как заведённый. Полы дождевика с громким треском били его по ногам.

— Прекратите. Немедленно, — Сергей отступил на шаг от Васильева и едва заметно кивнул головой одному из сопровождавших его охранников, высокому молодчику с острыми нахальными глазами. Парень, мгновенно сообразив, что от него требуется, вскинул автомат, и этот отточенный до совершенства жест разом оборвал визгливую бабскую истерику начальника Южной станции.

Слова нужны не всегда.

Иногда достаточно одного оружия.

А прав лишь тот, у кого оно есть.

…Вот и теперь рука Сергея опять сама собой опустилась в правый карман брюк, нащупала приятную тяжесть пистолета, маленького, — такие пистолеты когда-то называли дамскими, — с инкрустацией из потемневшего от времени золота, вьющегося узором по чёрному, гладкому стволу, и ручной гравировкой в виде монограммы, сплетённых воедино букв К и А: Кира Андреева.

Этот пистолет Сергей нашёл среди вещей бабки, почти сразу после её похорон, вернее, после прощания с её прахом — этот ритуал заменял в Башне традиционные похороны.

Он хорошо помнил тот день. Толпа людей перекочевала из ритуального зала в их квартиру, и апартаменты, всегда казавшиеся такими большими, словно усохли, уменьшились в размерах, даже потолок и тот стал ниже. Надрывно гремела в столовой посуда, тонкий звон фарфоровых тарелок перекликался с мягким позвякиванием серебра, и над всем этим плыли голоса, торопливые, жадные, чужие.

Поминками распоряжалась тётя Лена. Ленуша. Любимица Киры Алексеевны. Высокая, с ровной прямой спиной, в тёмно-синем платье (не в чёрном, Сергей это отчётливо запомнил — в тёмно-синем), поразительно похожая на мать, красивая такой же надменной красотой, она без устали сновала по комнатам, отдавала распоряжения прислуге, следила за тем, чтобы на стол вовремя подавали новые блюда и убирали пустые тарелки, успевала поддерживать светский разговор, словом, делала всё то, что делала при жизни её мать. Она словно заняла её место, встала рядом с ещё нерастаявшей тенью Киры Алексеевны, постепенно сливаясь с ней, окончательно и бесповоротно. Анатолий, отец Сергея, напротив, был хмур и угрюм. Он сгорбился, стал как будто меньше ростом, ходил за сестрой из комнаты в комнату, больше мешая, чем помогая, по-стариковски шаркая ногами. Казалось, что со смертью матери из него выпустили воздух, не до конца, так оставили чуть-чуть, и он был похож на вялый воздушный шарик, морщинистый и обрюзгший.

Сергея раздражали они оба: и тётя Лена, охваченная хозяйской озабоченностью, и отец, с красными сухими глазами, к которым он то и дело подносил смятый тонкий платок. Гости, те самые, что при жизни бабушки и рта не смели открыть без спроса, теперь громко разговаривали, чавкали, шумно пережёвывая пищу, хватались сальными пальцами за мейсенский фарфор, извлечённый по такому случаю из недр старинного буфета из белёного дуба, стучали вилками, скрипели ножами, приглушённо смеялись (они, чёрт возьми, позволяли себе смеяться) и перебрасывались банальными, пустыми фразами.