Книга Башня. Новый Ковчег 6, страница 54 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Ледовской пока ничего не говори. Подержи её в приемной, пусть сидит там и никуда не выходит. Бельского, как подойдёт, тоже никуда от себя не отпускай, чтоб на глазах всё время был. Поняла?

— Да, Тимур.

— Проверь по базам, где числится Надежда Столярова, на чьё имя выписан пропуск. Если эти деятели куда-то её устроили, пусть и подложно, в базах это наверняка должно быть отражено. И…

В кармане тихо звякнул планшет. Тимур достал его, провёл пальцем по экрану. Экран ожил, показывая сообщение от Верховного: «Полковник Караев, срочно подойдите ко мне. Срочно!!!» Частокол нервных восклицательных знаков в конце предложения заставил полковника усмехнуться. В другое время его бы это напрягло, но сейчас, когда у него в руках были неоспоримые доказательства, и он находился в двух шагах от цели, он даже был не против повидаться с Сергеем Анатольевичем.

Тимур оторвал глаза от планшета, посмотрел на Маркову, поймал в глазах застывший вопрос.

— Я к Верховному. А ты проверь базы. Не думаю, что меня надолго задержат, так что поторопись — времени у тебя немного. Вернусь, чтобы всё было готово.

Она послушно и быстро закивала головой.

Глава 8. Шура Марков

Шура Марков сидел на полу и в полном ошеломлении молча пялился на закрытую дверь маминого кабинета. Всё произошло очень быстро, Шура и понять толком ничего не успел — ещё каких-то пару минут назад он был там, рядом с мамой, а потом его приподняли над землёй, как куклу, встряхнули и выкинули вон, причём выкинули с такой силой, что Шура пролетел половину приёмной и упал, больно стукнувшись головой об острый угол секретарского стола.

Такого с Шурой ещё не случалось.

Болезненный, вялый и слабый, казавшийся значительно моложе своих лет (Шуре Маркову было десять, но никто не давал ему больше восьми), он, казалось бы, должен был стать лёгкой добычей для сильных и наглых. Но это было не так. Шуру никто никогда не трогал и пальцем: ни няни, которых он методично изводил своим нытьём, ни дети на детских площадках, ни одноклассники в интернате, ни учителя, ни воспитатели. Няни обычно уходили из их дома быстрее, чем мама успевала дать им расчёт, дети держались от него в стороне, а взрослые брезгливо морщились, думая, что Шура этого не замечает. Но Шура всё замечал, он видел на их лицах чувство растерянной гадливости, которую все они пытались спрятать за приторной вежливостью или фальшивым равнодушием. Так обычно смотрят на ползущего по стене таракана, содрогаясь от отвращения при виде блестящей хитиновой спинки. Даже в холодных глазах отца Шура видел похожие чувства, и да, отец тоже ни разу не поднял на него руку.

Поэтому, когда полковник Караев (Тимурчик — так называла этого человека мама, и сам Шура иногда шёпотом повторял это имя, стараясь копировать мамины интонации) с силой сжал его плечо худыми сильными пальцами, Шура от неожиданности задёргался и завизжал, пытаясь высвободиться, но полковник, вместо того чтобы отпустить, поволок его к двери и швырнул в приёмную, зло и громко выругавшись.

Всё это было нечестно, неправильно, и самым неправильным оказалось то, что Шуре было больно. Он сидел на полу, чувствуя, как набухает на затылке болезненная шишка, и в маленькой Шуриной душе поднималось большое недоумение.

Он с детства видел, как отец бьёт маму, подсматривал сквозь щёлку, сквозь неплотно прикрытую дверь, жадно, не отрываясь, как другие дети смотрят мультфильмы или захватывающее кино. Только в его кино всё происходило молча — ни ругани, ни криков, ни стонов, разве что с грохотом падал стул, который вдруг задевала мама. А отец словно выполнял тяжёлую работу, Шура видел, что он уставал — лицо его краснело, как от натуги, а под мышками, на светлой рубашке расползались пятна пота. А когда всё заканчивалось, отец просто опускал руки, а мама шептала: «Антоша, я сейчас, Антоша» и, сгорбившись, чуть прикрывая лицо ладонью, шла в столовую, откуда приносила отцу на подносе графин с янтарной, сверкающей жидкостью — Шура однажды попробовал и это было ужасно, ему показалось, что он проглотил огонь.