Книга Башня. Новый Ковчег-3, страница 122 – Ольга Скляренко

Внезапно Кир разозлился.

— Был у меня друг! — выпалил он, дерзко посмотрев в глаза Литвинову. — Настоящий!

— Да? — Литвинов хмыкнул. — И где он сейчас? Разругались, что ли?

— Погиб он. На том КПП погиб. Он вместе со мной тогда с карантина прорвался, — Кир почувствовал какое-то мрачное удовлетворение, видя, как застыл Литвинов. Что, съел? Рассуждает тут о героизме и подвиге. — Вовка Андрейченко его звали. Может, слышали?

В зелёных цепких глазах Литвинова что-то мелькнуло — Кир не очень понял, что именно. То ли вина, то ли боль, то ли ещё что. Он отвернулся и снова стал мерить шагами коридор. Кир ждал. Сам не знал, чего. Просто смотрел на мечущегося Бориса Андреевича и ждал.

— Извинений ждёшь? — Литвинов остановился. — Думаешь, уел? Хотя, возможно, в каком-то смысле и уел. Тут сложно спорить. Да я вины с себя и не снимаю. Я, знаешь, Кирилл, тоже, вроде тебя, не сразу какие-то вещи понял. Да что там, не сразу — совсем недавно дошло. Когда к смерти готовился, много думал. Оно, Кирилл, очень способствует умным мыслям, когда знаешь, что жить тебе осталось всего ничего. Тогда вся шелуха слетает, и начинаешь понимать кое-что. О жизни. О смысле. Об ошибках своих. Об ошибках особенно. Тут ведь какая ерунда, ошибки-то все совершают, никто не застрахован. Ни ты, ни я, ни Савельев… И каждый из нас за свои ошибки расплачивается. Иногда это чертовски неприятная плата, иногда неоправданно жестокая. Но особенно обидно, когда понимаешь, что всего этого можно было избежать, и ошибок, и расплаты. И, казалось бы, какая малость — просто вовремя понять.

Литвинов помолчал, уйдя мыслями куда-то очень далеко, Кирилл замер, следя за этим непонятным для него человеком, которого привык ненавидеть. И было же за что. За Вовку. За всех людей, с кем Кирилл попал на тот карантин, и жизни которых должны были оборваться по прихоти этого человека. Даже за чёртов холодок, которым Литвинов не преминул его ткнуть, хотя сеть по сбыту наркоты, а значит, все эти татарины и костыли — это всё тоже на его, Литвинова, совести. И Борис Андреевич ничего не отрицал. Ни своей причастности к карантину, ни гибели Вовки. И это была одна сторона этого странного человека. Но существовала и другая.

Киру вспомнилось искажённое от беспокойства лицо Литвинова, тогда, в ту ночь, когда он склонился над лежащим без сознания Савельевым. Вспомнились те его слова, сказанные недавно про то, что любить — это отдавать. Да и весь этот сегодняшний разговор. И маска жестокого, взрослого, опасного хищника на мгновение опустилась, и проступил мальчишка, зачитывающийся книгой про героев прошлых лет и мечтающий походить на одного из них.

И ещё вспомнилась Ника, которая говорила, что нет чёрного и белого. И, кажется, Кир стал понимать, что она имела ввиду.

— Мне бы очень хотелось, Кирилл, чтобы до тебя это дошло до того, как ты по дурости совершишь что-то совсем непоправимое. Не знаю, веришь ты мне или нет. Но мне бы и правда очень этого хотелось. Сам не знаю, почему. Может из-за Ники. Да не вспыхивай ты так. Я же знаю, что ты успел себе всё подпортить. Но тут ведь какое дело, Кирилл, любит она тебя. Не спорь. Знаю я и про сына Мельникова, и про то, что разругались вы. Но, поверь мне, ты пока ещё можешь всё исправить. Если поймешь…