Онлайн книга «Башня. Новый Ковчег-3»
|
— Где же они? Ой, где же они? — Это в-в-вы, — заикаясь спросил Серёжа. — В-в-вы взяли очки? — Какие очки? — Борька вскочил и тут же завопил, округлив глаза. — У тебя что украли очки? Эй! Кто тут взял Серёжины очки? Верните немедленно! Серёжино лицо сморщилось, и на глазах показались слёзы. — В-в-вы, — голосок двоюродного брата тонко задрожал. Пашке стало его жалко. Он вынул Серёжины очки из кармана и сунул их ему. — Ну ты чего, как девчонка. Мы же просто пошутили. На свои очки. — Ты… ты… — Серёжа смотрел на Пашку, не отрываясь. По худенькому лицу катились крупные слёзы. — Ты такой же как твой отец. Такой же… гад… * * * Павел подскочил на кровати, словно его подбросило. Серёжа. Серёжа Ставицкий. Его смешной и нелепый маленький кузен. Выходит, что он знал, ещё тогда знал. И не только он один. Все в их семье знали, обсуждали, передавали ту давнюю историю друг другу и таили ненависть, вынужденные терпеть присутствие его отца, Григория Савельева, в их жизни. Того самого убийцы. Маленький мальчик Толя, на глазах которого застрелили его родителей, ничего не забыл. Ни самого убийства, что понятно — такое не забудешь, ни того, что он на самом деле вовсе не Ставицкий, а Андреев. И всё рассказал своему сыну, Серёже, передав тому по наследству ненависть к его отцу. А может, не только к отцу. Может… Павел стоял посреди комнаты и вспоминал — своё детство, маленького Серёжу, длинные вечера в доме Ставицких, где он всегда чувствовал себя лишним, чужим. Странные взгляды, которые бросала на него его надменная бабка, Кира Алексеевна, отстранённость дяди Толи, за которой просматривалось что-то непонятное для Пашки, и виноватое выражение, нет-нет, да и прорывающееся на лице матери. Что же они чувствовали, все они, глядя на него, на его светлые вихры, серые глаза, веснушки, рассыпавшиеся по чуть вздёрнутому носу и круглому лицу, и видя за всем этим не его, Пашку, а Гришу Савельева, молодого, дерзкого, с чёрт его знает какими мыслями в юной голове. Впрочем, Пашке тогда было плевать. Когда мать таскала его к родственникам, с этими посещениями его примиряло только одно — встречи с двоюродным братом, который ему всегда нравился, хотя он и не решился признаться бы в этом своим друзьям, а особенно Борьке Литвинову, скорому на насмешки и шалости. Но у Ставицких Борьки рядом с ним не было, поэтому можно было быть самим собой — играть с Серёжей, не обращая внимание на его стеснительность и нелепые огромные очки, рассказывать смешные истории из прочитанных книг или просмотренных фильмов, слушать самого Серёжу, когда тот, заикаясь и краснея, что-то рассказывал ему. Пашке всегда казалось, что у них с Серёжей хорошие отношения, и что там происходило в школе — не в счёт. Серёжа же должен понимать, что это другое. Совсем другое. А по-настоящему это когда вот так, наедине. Пашка совершенно искренне так думал и ловил те же самые мысли в тёплых Серёжиных глазах, неестественно больших за толстыми стёклами очков. И вдруг теперь всё, что было, их семейные обеды, их с Серёжей игры в детской, предстали перед Павлом в другом свете. Ведь если Серёжа знал (а получалось, что знал), то не мог не возненавидеть его, Пашку. Но самое неприятное было не то, что Серёжа возненавидел. Тут он был в своём праве. Беспокоило другое — Серёжа скрывал свою ненависть. Всегда скрывал. И никогда не позволил себе ни одного срыва, кроме того раза, в кинотеатре, когда Борька стащил его очки. И эта скрытность не сулила ничего хорошего. Ведь, если допустить… |