Книга Башня. Новый Ковчег-3, страница 171 – Ольга Скляренко

— У нас последнюю пару отменили. И я пообедал. Да не беспокойся ты так, мама, я правда поел.

Мама покачала головой. Стёпка видел, она ему не поверила, но не стала настаивать. Аккуратно закрыла за собой дверь, поспешила куда-то — может, на работу, а может, в столовую, в одиночестве наспех глотать наверняка уже остывший обед.

Стёпка действительно соврал. И насчёт пары, и насчёт обеда.

С занятий он убежал сам, к Нике — она по-прежнему не ходила на учёбу, скрывалась ото всех в недрах большой и осиротевшей квартиры, — и с Никой же намеревался где-нибудь перекусить. Или пообедать у неё. Только он и она, вдвоём. Так даже лучше.

Но всё как-то не задалось.

Она встретила его довольно холодно и равнодушно, за последнее время он к этому привык, ловко увернулась от поцелуя и пошла в гостиную, не приглашая последовать за собой, потому что знала, что он и так пойдёт — послушно, ведомый дурацкой щенячьей преданностью. Он и пошёл. Смиренно и покорно, и так же покорно сел на диван, не сводя с неё глаз, а она по своему обыкновению встала у окна, уставившись в бесконечное небо, золотистое от вплетённых в него солнечных лучей.

И вот тогда-то, наверно, в голову и пришла эта мысль — о её невозможной красоте. Он уставился на неё во все глаза, как будто видел в первый раз. И этот её чуть вздёрнутый нос, который легко краснел, когда она волновалась или злилась, и бледная, почти прозрачная кожа в мелких капельках золота, словно кто-то встряхнул на неё кисточку, предварительно обмакнув в золотую краску, и медные завитки волос, вспыхивающие на солнце — всё это показалось ему необыкновенным и прекрасным, как в волшебных сказках, которые мама читала ему в детстве перед сном. И Стёпка не понял, а скорее почувствовал, как кто-то перевернул страницу его, Стёпкиной жизни, как мама когда-то переворачивала страницу книги, и вместо застывших кукольных лиц принцесс в пышных розовых платьях, приседающих перед Стёпкой в реверансе, ему открылась красота старинных полотен — торжественных и печальных лиц мадонн, излучающих свет.

Стёпа Васнецов с детства усвоил, что красота — это важно. С тех самых пор, как отец (Стёпка всегда, даже в мыслях называл его отцом, избегая слова «отчим», казавшегося ему чужим и холодным) отчитывал его, ещё совсем маленького, за небрежность в одежде и обкусанные ногти — дурацкая привычка, от которой он давно уже отучился.

Стёпка помнил, как однажды, когда он только-только поступил в интернат, они с одноклассниками, перед тем как идти домой на выходные, забрались в один из парков на общественном ярусе и долго играли там, изображая то ли первобытных охотников, то ли ещё кого-то. Извозился он тогда знатно — мама только руками всплеснула, когда он появился на пороге. А отец, старательно пряча улыбку, отвёл его в сторону и стал говорить.

— Знаешь, Стёпа, был когда-то такой писатель хороший, Антон Павлович Чехов, вы его ещё будете проходить в школе, когда станете чуть постарше. Он, кстати, врачом был. И тоже неплохим. Так вот, писатель этот говорил, что в человеке всё должно быть прекрасно, понимаешь?

Стёпка заворожённо слушал — отец уже тогда был для него кумиром, жаль только видел он его нечасто, но у отца была работа, важная и ответственная, про работу Стёпка всё знал. Зато, когда отец бывал дома, он всегда находил время для него, для Стёпки. И всегда разговаривал с ним вот так — серьёзно, как со взрослым. Как будто Стёпка был равен ему.