Книга Башня. Новый Ковчег-3, страница 173 – Ольга Скляренко

Оказалось, что красота может быть и такой. Не броской и яркой, почти совершенной и правильной, как у Эммы или Светланы, а тихой, хрупкой, не видной с первого взгляда. Он с удивлением обнаружил, что любуется и её веснушками, и скачущими по плечам кудряшками. В этой неправильной красоте было своё особенное очарование, и Стёпке вдруг захотелось, чтобы эта удивительная девушка, которую он раньше считал дурнушкой и даже жалел, стала его.

Поначалу всё шло хорошо. Ника сразу открылась ему, не кокетничала, как многие красивые девушки, не играла с ним в глупые игры и не скрывала, что он ей нравился. Их роман развивался очень стремительно, она просто взяла и вошла в его жизнь, в его душу, заняла там почти всё. Заполнила целиком. И очень скоро Стёпка забыл, как он жил, когда в его жизни не было этой смешной девочки — её звонкого смеха, похожего на рассыпающуюся трель колокольчиков, её серых глаз, спокойных, как гладь океана, когда на него падают лучи солнца, отражаясь в волнах миллиардами искорок.

А потом вдруг всё изменилось…

Стёпка повалился на кровать, даже не сняв ботинок, не заботясь о том, что помнёт брюки и рубашку. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что отцу такое бы точно не понравилось, но мысль эта мелькнула и пропала, потому что в голове была только Ника и сегодняшний бестолковый день. Он закрыл глаза и попытался вытолкнуть эти воспоминания из себя, но они, покружившись, снова возвращались, заставляя его раз за разом переживать каждую минуту, каждую секунду, и он опять оказывался там — в залитой солнцем гостиной Савельевых. Рядом с ней и одновременно так далеко от неё.

Сначала он убеждал её отдать найденный дневник Ледовского его отцу, уцепившись за эту идею, как за спасительный якорь. Так бывает — мир вокруг тебя рушится, а ты загадываешь какую-нибудь ерунду, буквально первое, что приходит в голову, и связываешь с этой ерундой и жизнь, и смерть, и любовь, которая словно в насмешку складывается как карточный домик, а ты всё повторяешь: вот если это сбудется, то, что я загадал, то тогда… то непременно…

Стёпка загадал дневник.

— Ник, я всё-таки не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы мы показали этот дневник моему отцу. Мы же сразу хотели это сделать, — бубнил он, злясь на самого себя за свою неумную настойчивость.

А она, кажется, совсем не слушала. Стояла к нему спиной, чертя пальцем на оконном стекле непонятные фигуры. И чем больше он говорил, тем быстрее скользил по стеклу её палец, выписывая на нём круги и зигзаги.

Где и когда они свернули не туда?

Ведь всё же было хорошо, очень хорошо. Они много смеялись, целовались, и… не только целовались. А потом…

Потом погиб её отец. И Ника сразу же замкнулась, стала чужой. Стёпка её понимал — конечно, такое горе, она переживает, и ей не до него. Надо просто подождать, быть терпеливым, внимательным. Она отойдёт, оттает, время, оно лечит. И Стёпка был терпеливым и внимательным, старался всегда находиться рядом, как мог пытался отвлечь её от мрачных мыслей, разъедающих её изнутри, как чёрная ржа. И, может быть, ему бы это в конце концов удалось. Если бы не Шорохов, который появился и спутал все карты.

Стёпка до сих пор не знал, как относится к этому парню. Если бы ему задали прямой вопрос, нравится ли ему Шорохов, Стёпка уверенно ответил бы: нет, конечно! И это был бы честный и прямой ответ. Очень прямой, потому что в действительности всё было гораздо сложней.