Книга Башня. Новый Ковчег-3, страница 25 – Ольга Скляренко

— Ты что, не читала его? — удивился Митя.

— Не читала, — вздохнула Вера. — Ну, то есть, что-то дед мне читал давно. Но я плохо помню.

— Что же такое там было, что Рябинин из-за него… — задумчиво протянул Стёпка.

— Ты думаешь, это из-за этого дневника Алексея Игнатьевича и убили? — спросил Марк.

— А почему нет? — Стёпка снова закинул руку на плечи Ники и попытался притянуть её к себе, но она отстранилась. Инстинктивно. Даже не задумываясь, почему это делает. — Вот смотрите. Всё сходится. Генерал просит дневник. В дневнике содержится что-то такое, о чём никому знать нельзя. Рябинин по какой-то причине это понимает и тут же подсыпает своему начальнику яд. Похищает дневник, и всё шито-крыто.

— А яд Рябинин ваш, конечно же, с собой всегда носит, — снова издевательски влез Кир. Смотрел он при этом на Стёпку. — На всякий случай. Если вдруг кому-то приспичит старые дневники почитать. Бред какой-то. Что там могло такое быть в том дневнике? Это же восстание было сто лет назад. Кому это вообще сейчас интересно?

— Умным и образованным людям интересно.

— Типа тебя, да?

— Сечёшь. Ну хоть что-то до тебя доходит, — и, отвернувшись от Кира, Васнецов продолжил. — И теперь этот дневник у Рябинина.

— Ага, лежит у него, вместе с моей рубашкой и тем стаканом. Дома, на полочке. Тебя ждёт, — не унимался Кир. — Даже если он и взял этот дневник, то уже наверняка выкинул его на хрен. Вместе с рубашкой и стаканом. Или он, что, специально для тебя оставил? Подумал, а вдруг умному и образованному Стёпе Васнецову захочется его почитать.

— Ну ты дурак! Рубашка и стакан — просто улики. А в дневнике наверняка что-то ценное содержится. Давай пораскинь своими мозгами, если они у тебя имеются, конечно. Если Рябинин убил своего начальника, генерала, то он и Павла Григорьевича мог. Это всё может быть связано. Оба убийства. Или тебе на пальцах объяснить?

— Ну давай объясни, только смотри, как бы я тебе эти пальцы не переломал.

— Перестаньте немедленно! Совсем рехнулись? Тестостерон в голову ударил? — рявкнула Вера.

Стёпка резко замолчал, а вот Кир так не мог. Ника видела, что его уже несло.

— С чего ты вообще взял, что Савельев убит? Может, он и не убит вовсе… Ты, что ли, видел его убитым?

— Кирилл! Не надо! — Сашка схватил Кира за рукав. Тот вырвался, бешено сверкая глазами.

И в эту минуту Ника наконец-то заплакала.

* * *

Рыдания прекратились, Ника только судорожно всхлипывала, но слёзы всё ещё продолжали катится, и бог его знает, сколько этих слёз вообще в ней было.

Вера стояла рядом и то и дело подавала Нике платки, забирала мокрый и взамен тут же совала чистый и сухой. Откуда она их взяла, Ника понятия не имела, но складывалось ощущение, что у её подруги они уже давно были наготове. Вера, обычно действующая в лоб и идущая напролом, не разбирающаяся в тонкостях человеческой души, в нужную минуту проявляла чудеса понимания. Как так получилось, что девочка, воспитанная даже не родителями (Вериным родителям всё время было некогда), а дедом, который время на воспитание Веры всегда находил, суровым генералом, учившим внучку быть стойкой, сдержанной и безжалостной к врагам, девочка, которая в жизни не играла в кукол, а в начальной школе дралась с пацанами так, что только мелькали в драке её растрёпанные косы, как так получилось, что именно эта девочка вот в такие минуты, когда другие застывали в растерянности, топчась и говоря тысячи ненужных слов, угадывала, что нужно делать. Она каким-то шестым чувством понимала, что Нике сейчас нужны не слова, не ласковые объятья, а эти дурацкие платки, даже не платки, а сами действия — вот это монотонное взял-подал — в которых проявлялась и высокая любовь и безмерное сострадание.