Книга Брошки с Блошки, страница 67 – Елена Логунова

– С Блошки? – Я тоже захихикала.

– Нет, на этот раз с «Авито», оказывается, там тоже бывают интересные вещи с историей. – Оседлав любимого конька, тетушка оживилась. – Надо будет и мне начать осваивать этот рынок. Даже стыдно, что Марфинька меня опередила, все-таки из нас двоих технарь – я, должна скорее поспевать за прогрессом…

– Поспеете, – утешила ее я.

– Да, но это не к спеху. Вернемся к креслу. Оно, конечно, величественное, в нем будто еще Рузвельт катался, но есть проблема: коляска довольно тяжелая и неповоротливая. – Тетя вздохнула. – Боюсь, Марфинька переоценивает свои силы, полагая, что сможет меня в ней катить. Мы застрянем на первом же поребрике или, не приведи боже, между трамвайными путями! А отказаться от прогулки нет никакой возможности, Марфинька ее придумала, организовала и так предвкушает – сочинила нам образы в духе Великой депрессии, уже и наряды подобрала… Представь, если нас, таких красивых, трамвай задавит!

– А Светочка вам на что? С ней и трамвай не страшен, он первый сдаст назад. – Я приняла предложенный тетей шутливый тон.

– Да, Светочка спасла бы ситуацию, но у нее на завтра в планах холодец, она с утра поставит вариться свиные голяшки и должна неотлучно быть дома, чтобы приглядывать за кастрюлей на огне. – Голос тетушки сделался виноватым. – Вот и получается, что я вынуждена снова просить тебя…

– Да пустяки, потолкаю я ваше кресло, – успокоила я ее. – Только наряд в стиле «Великий Гэтсби» мне не подбирайте, я терпеть не могу все эти бусины, стразы и пайетки.

– То ли дело – бриллианты, – тихо съехидничала Ирка, беззастенчиво подслушивающая мой разговор с родственницей.

– Ты что, «Гэтсби» – это двадцатые годы, а Великая депрессия – уже тридцатые, и стилистика совершенно иная: там – блеск и легкость, тут – строгость и маскулинность. – Тетушка не упустила возможность меня просветить. – Наденешь брючный костюмчик – и впишешься идеально.

– Впишусь, – согласилась я. – На какое время запланирована костюмированная прогулка?

– С утра, сразу после завтрака, то есть по нашему с Марфинькой лазаретному расписанию – в девять. Тебе не слишком рано?

– Нормально. Договорились, я буду вовремя.

– Мы будем! – поправила меня Ирка и, энергично побив подушку, завалилась на нее боком, как тюлень. – Давай скорее спать, раз у нас завтра ранний подъем.

Я поставила будильник в смартфоне на семь тридцать, но подорваться по тревоге пришлось еще до рассвета.

Во мраке ночи за окном что-то грохнуло, вслед за шумом и звоном послышались завывания и причитания.

– Что? Кто? Кого убили?! – Ирка, чье ложе было ближе к окну, высунулась в него первой.

Я потеснила ее в проеме, и мы отважно уставились в ночь. Со стороны наверняка смотрелись бы как Маркс и Энгельс на известном барельефе, только Ленина не хватало.

Третьим стал Кружкин – это он полуматерно причитал, опасно свесившись из своего окна этажом выше.

В руке у соседа был то ли фонарик, то ли включенный мобильник, лучом которого Василий нервно расчерчивал крышу. Выглядело это как работа прожекторов, обшаривающих темноту во время авианалета, и с завываниями Кружкина, успешно имитирующего сирену, сочеталось пугающе гармонично.

– Нас что, бомбят?! – перекрикивая соседа, спросила Ирка, показав, что я не ошиблась с образным рядом.