Книга Леди в черном, страница 33 – Елена Логунова

– Значит, это не те кольца, а я уж обнадежилась, – с сожалением сказала Ирка, когда соседка отошла подальше. – Ладно. Вернемся к тому, на чем прервались. Где будем чай пить, в доме или здесь, на природе?

– Смахнем росу с лавки и сядем тут, – решила я. – В доме, если честно, до сих пор отчетливо псиной попахивает.

– Откроем ставни, распахнем окна и дверь – пока почаевничаем, как раз проветрится, – рассудила моя деятельная подруга и заторопилась исполнять свой нехитрый план.

Пока она шумно открывала и распахивала все, что можно, я досуха протерла стол и лавки, заварила чай в кружках, распаковала коробочку принесенной с собой яблочной пастилы.

Мы очень мило посидели под цветущей яблоней, прихлебывая горячий чай. Дул легкий ветерок, в кружки то и дело попадали белые кружочки лепестков, но мы их не вытаскивали – кажется, чай даже вкуснее делался.

Ирка подняла голову и разнеженно жмурилась – ее лицо было все в солнечных пятнах, как в крупных веснушках. Я, наоборот, горбилась над кружкой, боязливо косилась на деловито гудящих пчел и пыталась выудить из головы какую-то неуютную мысль. Она влетела туда, еще когда мы разговаривали с Людмилой, и теперь зудела там, мешая мне наслаждаться чайной церемонией.

– В чем дело, а? – подруга наконец заметила несоответствие моего настроения безмятежному утру. – Я же вижу, тебя что-то тревожит.

– Правильно видишь, – подтвердила я и задумчиво прожевала лепесток вишневого цвета. – Что-то такое я услышала… или увидела… не могу понять, но это важно.

– А можно поконкретнее? Так слишком расплывчато, можно построить хоть миллион версий.

– Миллион, точно! – я резко выпрямилась. – Татьяна сказала, что мать ее миллионов лишила!

– Под конец, – кивнула Ирка. – Она сказала: «Под конец меня миллионов лишила». Видимо, имелось в виду – перед смертью. Может, Зинаида ее из завещания исключила?

– А может, не было никакого завещания? Татьяна имела в виду золото, которое куда-то пропало?

– Разве оно стоит миллионы?

Этот вопрос имело смысл прояснить.

Я молча вытянула из кармана курточки смартфон и позвонила знающему человеку.

– Боря, привет, есть минутка? Нужно проконсультироваться. Не подскажешь, сколько могут стоить сто восемь золотых колец общим весом четыреста… – я запнулась: забыла точный вес золотого запаса бабы Зины.

– Четыреста семьдесят два грамма, – подсказала Ирка и скользнула задом по лавке, придвигаясь ко мне.

– А проба какая? – ничуть не удивленный вопросом, уточнил мой юный родствен– ник и наш общий друг – талантливый мастер-ювелир Борис Левензон по прозвищу Фабержонок.

– Пятьсот восемьдесят пятая.

– Могут взять оптом по полторы тысячи за грамм.

– Боря, я не предлагаю тебе купить у меня золото…

– А зря, имей в виду, я чисто по-дружески даю хорошую цену!

– Учту на будущее. Значит, грамм золота 585-й пробы стоит примерно полторы тысячи рублей?

– Так ты не продаешь, а покупаешь?

– И не то, и не другое, Боря! Я просто консультируюсь.

– Для романа?

– Для дела, да. – Я не стала объяснять, что речь не о писательском труде, а о детективном.

Боре не повезло оказаться участником нашего предыдущего дела, то расследование едва не стоило ему жизни, и напоминать об этом лишний раз не хотелось^[3]. Художники – народ чувствительный. Начнет потом ваять украшения в стиле мрачной готики, поклонники его таланта мне этого не простят. Им нравится особый дух Бориных произведений – этакий жизнерадостный наив.