Книга Роковые яйца майора Никитича, страница 35 – Ольга Липницкая

Евген многозначительно посмотрел на настоятеля.

– Хорошо, – недовольно промямлил тот. – Я передам брату Сергию…

Мужчин отвели в помещение, служившее, видимо, в монастыре столовой.

Даже подали свежеиспеченный хлеб, мягкий, ароматный.

Толстый улыбчивый монах в переднике предложил им чаю или компота.

Извинился, что все простое. Пост же Великий, дескать.

Мужчины вздохнули и решили хоть так скрасить ожидание.

Впрочем, чашки их еще не успели опустеть, когда за столом напротив них появилась тень.

По-другому и не скажешь.

Бледный, закутанный в черное человек, посмотрел на них отрешенным взглядом.

– Сергей Шурыгин? – всмотрелся в это лицо Никитич, силясь найти хоть какое-то сходство с другими Шурыгиными, которых знал по деревне.

– В миру меня звали так, – монотонно отозвался монах.

– Меня Андрей зовут, – протянул ему руку Соколовский.

Монах удивленно на него посмотрел. Никитич смутился и руку убрал.

– Андрей Соколовский, – снова начал он. – Может, помните, бабушка моя жила на Садовой, ближе к полю… Рядом с Синициными, – майор прищурился.

При упоминании Марийкиной фамилии монах чуть вздрогнул, напрягся.

– Что привело тебя в нашу обитель, Андрей Соколовский? – абсолютно равнодушным голосом поинтересовался брат Сергий.

– У нас вот какое дело, – совсем растерявшись, начал майор. – Петра Синицина нашли, – он внимательно посмотрел на лицо монаха, напоминающее маску. – В болоте, – уточнил Соколовский. – Он пролежал там как раз лет тридцать, – Никитич прищурился.

Брат Сергий замер.

Кадык на его шее дернулся, брови чуть придвинулись друг к другу…

– Буду молиться за упокой его души, – прошептал наконец он.

– А вы не могли бы, брат Сергий, нас просветить о событиях тридцатилетней давности? – аккуратно начал Никитич. – Чтобы не пришлось больше ни за кого молиться за упокой… А то тот, кто Петра в болото отправил, похоже, жив-здоров… Преспокойно себе поживает где-то… Рядом с нами… – подчеркнул последнее майор.

– То, что было, то давно прошло, – очень тихо проговорил брат Сергий. – Не мне судить и тем более осуждать, Андрей. Господь милостив. Грехи прошлого пускай останутся между людьми и Богом. Я молюсь за всех вас: и за тех, кто ушёл, и за тех, кто остался.

Никитич нервно дернулся, шумно выдохнул, набрал в легкие побольше воздуха, чтобы высказать все, что в этот момент думал…

Но…

– Вы говорите не судить, брат Сергий, – почти тем же тоном, что монах, начал Евген. – Но разве тем, что суда даете избежать, вы не судите? Вы всех простили заранее, а человек совершил убийство однажды, он уже переступил черту. И не раскаялся. Сегодня мы молчим, а завтра пострадают невинные?

– Души наши, – помолчав с минуту, снова начал Сергий, – они, как земля: копать можно бесконечно, а вот полезно ли это – вопрос. Много лет прошло, люди другие стали. Справедливо ли сейчас разжигать костер старых грехов, когда у всех свои семьи и дети?

– Вот именно, Сергей! Дети! – взвыл Никитич, обратившись к монаху мирским именем. – У меня дети! Трое! Синицины по матери! И я хочу, чтобы жена по деревне спокойно ходила, чтобы мальчишки мои выросли целыми, чтобы память деда ее, в конце концов, упокоилась!

– Среди икон и лампад молчание кажется благодетелью, – тихо добавил Женька. – А там, где преступник ходит на свободе, там это такое же преступление… И если сейчас в деревне с кем-то из внуков или правнуков Петра что-то случится, то вы в этом будете виноваты не меньше, чем тот, кто на них в ночи нападет…