Книга Весенние расследования, страница 28 – Анна Князева, Татьяна Устинова, Анна и Сергей Литвиновы, и др.

Понятно зачем и нестрашно, только когда есть вот это — и еще немножко так, и еще сильнее, и еще чуть-чуть. Можно стирать носки и наволочки, варить борщи, ходить на работу, когда знаешь, что оно — с тобой, все время где-то рядом, в суздальской гостиничке, к примеру. Только в этом случае не имеет значения зубная щетка в пакетике и нищета спального района, и осень, и что все так быстро и так безвозвратно, и жалко, что столько времени потеряно даром, и он в этом виноват — она же не знала!..

Она не знала, а он знал, потому что еще тогда говорил ей, что любит ее немножко не так, как она это себе представляет, так вот, оказывается, — как!

Только так. И больше никак.

Спустя тысячелетия и века, после всех катастроф, ураганов, тайфунов и землетрясений, после гибели цивилизации и ее отчаянного возрождения, после того, как их, обессиленных, выбросило на берег, он решил попробовать пошевелиться, чтобы проверить, слушается ли его тело.

Он пошевелился и не понял, слушается или нет. Ощущения не возвращались, а вернувшиеся были не те, к которым он привык за сорок лет пути и за двадцать с лишним своей мужской жизни.

Его сообщница, его бывшая жена, — его все! — не подавала никаких признаков жизни. Тогда он испугался и потряс ее. Она шевельнулась, по ней как будто прошла приливная волна и опять затихла.

— Ты жива? — глупо спросил он.

— Точно не знаю, — отозвалась она откуда-то издалека и потом стремительно приблизилась. — Почему ты не рассказал мне, Макс?!

— Что?…

— Ну, вот это… все.

Он не понимал или делал вид, что не понимает, а может, так они устроены, что и вправду не могут говорить об этом. Может, именно в этом случае их поражает немота. Все-таки они пришельцы, инопланетяне, чужаки. В той, настоящей, реальности это было совершенно понятно, и кое-какие знания Груня оттуда захватила сюда.

— А почему раньше?… — начала было она, но Макс перебил:

— Всегда. Только ты не хотела и…

— Нет, не я, а ты! Ты же знал! Ты знал, да?

— Да, — покаялся он. — Наверное, тебе нужно было время.

Груня возмутилась:

— При чем тут время?!

Он улыбнулся, лег на спину и уложил Груню себе под мышку.

— Я всегда знал, что ты… — тут он вздохнул протяжно, — что ты… предназначена для меня. Меня бесило, что ты не понимаешь, а это совершенно очевидно!

— Бесило? — недоверчиво переспросила Груня. Она не могла себе представить, чтобы Макс «бесился». Может, если бы могла, все давно встало бы на свои места.

— Ты — единственный человек для меня, — задумчиво продолжал Макс, — но я не уверен точно, может, это бывает… односторонне? Может, ты для меня, а для тебя кто-то другой? Не я?

— Нет, — уверенно возразила новая Груня. — Так не бывает. То есть односторонне не бывает. Прости меня, пожалуйста, я была свиньей. Простишь?

Муж вдруг захохотал, приподнялся на локте и цапнул ее зубами за шею. Груня охнула. По позвоночнику сверху вниз прошел озноб. Прошел и оставил за собой замершую в ожидании дорожку. Макс провел по дорожке горячей ладонью — снизу вверх.

— Давно тебя надо было послать к писателю, — сказал он ей в ухо, — сразу же.

И водопад грянул снова, материализовавшись из воздуха, сумрачного от дождя и осени за окнами, и загрохотал, и завыл, и стало невозможно разговаривать, да не очень-то и хотелось.

Грохотало и ревело долго, а когда утихло, оказалось, что уже утро, Макс громко и фальшиво поет в душе, а в Груниной сумке звонит телефон.