Книга Французское наследство, страница 151 – Дарья Булатникова

В ту ночь он впервые плакал по-настоящему — взрослыми, злыми и горькими слезами. И пытался простить мать не только на словах, которые он нашел для неё днем.

А потом все разом закрутилось — похороны, попытки научиться жить без заботливой опеки, без вкусных обедов и уютного тепла. Василий, растерянный и опустивший руки, бродил из угла в угол, забывая включить в сумерках свет. Мише не хотелось возвращаться домой, говорить о школьных делах, бессмысленно таращиться в телевизор. Он устроился подсобным рабочим в театр и мчался туда сразу после уроков, трепеща, словно наркоман, от желания поскорей окунуться в мир пыльного запаха кулис, фанерных задников и гулких голосов репетирующих в пустом зале актеров.

Он и не заметил, как Василий спустя год свел знакомство с пышнотелой сорокалетней Нюрой, а потом и привел её в дом, представив Мише новую маму, мачеху. Нюра оказалась существом безвредным и хозяйственным. И в доме снова запахло пирогами и борщами. Но уже на носу были выпускные экзамены, и Миша начал собираться в Москву, поступать в театральный институт.

Столица Мишу не приняла, ни в «Щуку», ни в «Щепку», как посвященные называли театральные училища имени Щукина и, соответственно, Щепкина, по конкурсу он не прошел. Москва показалась ему неприветливой, суматошной и совершенно бездушной — огромный Вавилон, в котором он терялся и ощущал себя изгоем, щепкой в бурном море. Вернувшись домой, он стал собирать сведения о других институтах, и через год без помех поступил на актерский факультет в одном из областных центров на юге России. Рангом институт был пониже московских, но зато и требований поменьше. Миша уже понял, что особым талантом не обладает, но упрямо хотел быть только артистом.

Годы студенчества были голодными, но веселыми — попойки, ставший привычным запах марихуаны, богемные вечеринки и тощие девицы, пьяный секс с которыми потом вспоминался с равнодушной брезгливостью. Да и не только девицы случались, нравы в среде, куда он попал, были более чем свободными.

Мишу стали называть Мишелем, он отрастил длинные волосы и отшлифовал новый стиль общения с окружающими — снисходительно-отчужденный, демонстрирующий тонкость натуры и исключительность. Доверчивого и неуверенного мальчика Мишу он изживал в себе последовательно и безжалостно. Мишель был совсем другим. Почти совсем другим — принюхивался, ловчил, кружил по жизни в поисках местечка поудобнее. Но возможностей было маловато. Из-за этого сорвалась женитьба на не слишком молодой девице, дочери местного богатея — жениха отшили после первых же смотрин: гол, как сокол, да и на лице написано, что не жена ему нужна, а тестев кошелек.

После учебы Мишель устроился в драматический театр поближе к дому, в Красноярске. Отчим с мачехой звали вернуться в родной город, но он не хотел, успев привыкнуть к полной свободе. Хотя в отпуск приезжал к ним, отъесться вволю после полунищенской жизни на актерскую зарплату.

О наследстве де Верне-Собаля он впервые услышал именно во время отпуска. Он тогда только приехал, и отсыпался после двух суток, проведенных на жесткой боковой полке плацкартного вагона. Разбудили Мишеля приглушенные голоса, доносящиеся из-за двери. Посмотрев на будильник, и увидев, что вот-вот наступит полдень, он вяло сполз с кровати и вышел в коридор. Голоса доносились из кухни.