Книга Приватный танец для темной лошадки, страница 67 – Янина Береснева

— Работай на меня. Сделаем вид, что ничего не было. Твой талант нам пригодится: ты видишь людей, читаешь лица. Он будет щедро оплачен. Года через два сможем уехать из этого тухлого города. Поверь, сектанты — это не то, чем я хочу заниматься по жизни. Но раз так случилось, что я пострадал от них в юности, то должен же я хоть что-то получить взамен?

Таня закрыла лицо руками, но Кай силой убрал их. Взял двумя пальцами за подбородок и приблизил к ней свое лицо.

— Вкусные плюшки при жизни жрут только жрецы.

— Это ты подбросил Дане волосы? — тихо спросила она.

— Путь посидит. Наберется авторитета. Ну так как, ты со мной?

Кай подмигнул, и девушка кивнула, закусив губу.

Потому что увидела в зеркале отблеск фар. Нужно было выгадать минуту. Глаза всегда выдавали Таню, и она опустила взгляд. Кай, что-то почувствовав, повернулся к окну. Усмехнулся и спросил:

— Это что, полиция? Как ты успела…

— Псалом 58. Избавь меня от врагов моих, Боже мой!

Даня, рассеянно озираясь, вышел из здания УМВД. Таня, стоя на противоположенной стороне дороги, робко махнула ему рукой.

— Я узнала, ты сын священника. Боже, как там могло совпасть! Я же помнила, что у него был сын, но никогда бы не подумала… Даниил Александрович, прости, что так вышло.

Парень мотнул головой, словно отгоняя пережитое.

— За правду всегда страдают. Я должен был узнать, должен был доделать то, что не успел отец. Этой гидре надо было отрезать новую голову.

— Зачем ты вырезал эти буквы? Нельзя было как-то иначе заставить меня поверить в секту? Рассказать правду, к примеру.

— Ты бы не стала слушать. Тогда ты не воспринимала меня всерьез, — вздохнул Даня.

Таня виновато промолчала, признавая его правоту, и взяла парня за руку.

Они шли по темному переулку в сторону площади, залитой новогодним светом гирлянд. И был только этот дальний свет и тьма кругом. Но после любой тьмы всегда наступает рассвет.

Вся эта история вряд ли бы случилась, не будь Люська в тот вечер в таких растрепанных чувствах. Она негодовала и страдала.

Она чувствовала себя бесконечно несчастной и смертельно влюбленной (как всегда, в первый и последний раз). От горького отчаяния Люсильда (так называть ее было позволено лишь мне) переходила к самым светлым надеждам, которые, впрочем, сразу же угасали во мраке непомерного горя.

Положение Люськи, видимо, усугубляла я, радостно поглощающая пятый блинчик с творогом, приготовленный подругой. Придя ко мне в гости, она надеялась на сочувствие, но я не видела в ее истории драмы и старалась быть оптимистом. Подружка, на правах умудренной опытом женщины, попутно учила меня жизни, но я пропускала все мимо ушей.

«Хорошо быть невлюбленной…» — думала я, попивая вино и рассматривая свой маникюр: ноготь на правой руке мне не нравился, не ровен час…

— Ты что, Лелька, совсем бессердечная? — прохныкала Люська, надеясь на мое сочувствие и женскую солидарность. — Я второй день жду звонка Крышкина! Зря жду, между прочим, ведь если не позвонил до сих пор, теперь уж точно не позвонит. Суббота скоро закончится, амба. Все ясно. Ему на меня наплевать, а иначе набрал бы мой номер, как только уехала мамаша.

Тут надо сделать лирическое отступление и пояснить, что Люська уже год сохла по Николаю Крышкину, сыну своей главбуси — Маргариты Палны Крышкиной. Однажды Коля подвозил мамашу и Людку с работы, где Пална и моя подруга трудились на благо газоперерабатывающей промышленности, после чего между Людкой и сыном главбуси пробежала искра. Искре не помешало то, что смазливый шатен Коля был женат, хотя, по его словам, с женой собирался разводиться из-за ее холодности: то есть был отставлен, но не вполне отпущен.