Книга Белая колбаса любви, страница 10 – Янина Береснева

— Черт старый. Ой, так вот: он мамку Бориса бросил, когда тот только родился, ну и пустился во все тяжкие: пил, гулял, куролесил, а потом мою мамку встретил, это когда ему уже годков под сорок было. Ну, пожили они, потом я родилась, батя вроде как не хотел, но мамка уперлась и я, значит, на свет появилась.

— А имя у тебя чего такое чудное? — не удержалась я.

— Это батя постарался, вот за что ему спасибо. Хотел мамке назло, ну, что та настояла на ребенке. А вон как вышло, имя-то красивое. И модное. И фамилия ничего. А вот у тебя, ты уж не обессудь, фамилия вообще не очень, лошадиная какая-то… Сменила бы ты ее на девичью, что ли?

— Подожди, — заволновалась я, решив, что она начнет расспрашивать про мою девичью фамилию. А она у меня еще хуже — Козлова.

— Конечно, твоя любовь к классике делает тебе честь, я Чехова тоже уважаю, но давай сразу к тому месту, где ты появилась на свет. Ну, допустим, у вас с Борькой один отец. Но столько лет прошло… Как ты вообще узнала о его смерти и почему только сейчас приехала?

— Так батя помер, я же говорю, царствие ему небесное, хоть он форменный гад и злодей, но все же… Мамка к родственникам подалась жить в деревню, там огород, коза, куры и жеребчик. Я, когда школу закончила, в техникум пошла, но там учить много надо было, а у меня зрение стало падать. И гемоглобин. Ну, я немного на рынке постояла, мандарины продавала у хачика одного. Но от всей этой торговли у меня в голове сплошное помутнение. И людей дурить надо, а я этому противлюсь. Я в книжный устроилась, книжки продавать, чтобы быть ближе к прекрасному. Читала много, но, опять же, зрение, да и уволили меня. Я как-то дверь забыла закрыть, ну и свистнули книжки. Особенно за ящик Камасутры мне влетело. Ничего у людей святого…

— А потом что? — незаметно увлеклась я повествованием.

— А ничего. Квартиру я стала сдавать, какое-никакое подспорье, а сама при церкви жила. Я там в церковной лавке работала, иконы продавала, всякую божественную литературу. Кстати, святой Пантелеймон говорил…

— Ладно, Пелагея, мне сейчас немного некогда, я как раз собиралась уходить, — вспомнила я про свое намерение навестить Якова и задать ему пару вопросов. — Ты где собралась остановиться? Могу тебя отвезти.

— Я никуда не спешу, времени у меня вагон. А идти мне некуда, я же к тебе приехала. Я как раз в отпуске, — кашлянула девушка. — Меня же когда Алексей нашел, так и сказал: бери отпуск и дуй к жене брата, авось не выгонит. На могилу надобно сходить, так сказать, духовно пообщаться, тебе по хозяйству помочь. Ой, осиротели мы…

Тут она приняла робкую попытку заплакать, но я взглянула на нее волком и мигом отбила охоту к мокрым делам.

— Стоп, какой еще Алексей, в смысле отец Алексей, батюшка? А ему откуда известно про Борьку? — заволновалась я, потому что окончательно потеряла нить повествования.

— Да какой батюшка? Батюшка у нас статный, борода окладом, степенный такой, а уж как поет, — прослезилась Пелагея. — Алексей — Борькин старый приятель. Он, конечно, тоже человек хороший, стало быть, раз брат с ним дружил, так ведь? Но, конечно, без бороды и других достоинств. Да мы и знакомы-то два дня. А ты разве его не знаешь? Он же меня разыскал и всю историю рассказал: и про вас, и про убийство. Святые угодники, это же такое делается-то? Среди бела дня человека на воздух!