Книга Златорогий череп, страница 45 – Стасс Бабицкий

— Ах, мерзавец! Да как же он выдумал такое?! Всю жизнь мне сломал, вероломный киприот!

Сыщик налил стакан воды из графина, подождал, пока стихнет стук зубов о стакан и иссякнет поток невнятных ругательств, а потом только спросил:

— Что за киприот?

— Историк с Кипра, имя я не запомнил. Три года назад приезжал в Суздаль. Хотел купить у матушки скорпиона, который в гостиной стоял. Статуэтка высотой с локоть, черная, из цельного куска обсидиана вырезанная. Диковинку эту в незапамятные времена привез корнет Плетнев из Хивы. Он там выиграл скачки на боевом коне, обойдя всех местных чемпионов. Хивинский хан был впечатлен, он привел корнета в свою сокровищницу: «Выбирай любую награду, какую пожелаешь». Тот и выбрал. Приехал к матушке, говорит: «Как увидел статуэтку, сразу глаза ваши вспомнил и понял, что жить без вас не могу!» Она отказала, поскольку с детства была просватана за дворянина из соседнего уезда, моего отца. Уж сколько лет прошло, оба сгинули — и Плетнев, и отец мой, — а чувства остались. Прогнала киприота: «И не уговаривайте, скорпион не продается. Это память о былой любви и назидание потомкам нашего рода, чтобы помнили: судьба жалит неожиданно и без всякой жалости. Прощайте!»

Воспоминания расстроили Евграфа, он задышал часто, зажмурился, чтоб удержать слезы, но не сумел и несколько минут молчал, утирая глаза рукавом косоворотки. Потом обида на киприота-обманщика пересилила, высушила лицо и голос:

— Матушка умерла через неделю после визита историка. Он еще не успел уехать из города, зашел выразить соболезнования. Горше меня рыдал. Выпили мы с ним за упокой души матушки, а я тогда не мастер был по части вина, захмелел после третьей чарки. Тут киприот и вернулся к торгу за скорпиона: «В такой трагичный момент не смею предлагать вам деньги, это совершеннейшая пошлость, но могу обменять статуэтку на ценность не меньшую!»

— Так и сказал? — зрачки сыщика сузились, словно он посмотрел на пламя свечи.

— Слово в слово. Я хоть и пьяный был, а почему-то запомнил. «На что вам сдалась эта уродливая закорючка, — говорит, — вот у меня есть книга девятого века, на дощечках записанная». Знал, скотина, что я не откажусь, поскольку историей древних славян живо интересуюсь. Да и кто этого в Суздале не знал? Вот и ему шепнули, а мошенник за неделю подделку-то и изготовил.

— Постой-ка! Но зачем он строгал фальшивку, ежели матушка твоя твердо сказала, что не продаст, — задумчиво дергал бородку Заболоцкий. — Как мог киприот знать, что вскорости она преставится и книга потребуется для обмена?

— Правильно рассуждаете, — кивнул Мармеладов, — но боитесь сделать вывод. Хотя он очевиден. Как опочила ваша матушка, Глебов? Не было ли в ее смерти ничего необычного?

— Задохлась во сне. Версию убийства исключили сразу: дверь спальни была заперта на задвижку. Пришлось взламывать.

— Разве не мог злодей в окно залезть?

— По отвесной стене на третий этаж? Что у вас за фантазии. Этот киприот…

Сыщик покачал головой.

— Заладили «киприот», «киприот». Он такой же киприот, как я — египтянин! Вы должны были еще тогда насторожиться, наивный простофиля: как это в самый разгар войны с Османской империей, турецкоподданный спокойно разъезжает по России. Сдали бы жандармам. Помните, как выглядел этот историк? Высокий, лысый, нос крючком?