Книга Снежный дом со свечой на окне, страница 96 – Ольга Назарова

Нет, подняться он сумел, даже сесть получилось, но на этом закончились и силы, и само желание жить. Зато подполз вплотную вечный холод ненужности — отчаянный страх того, кого никто никогда не любил… Он уже был уверен, что кот принадлежит ему. Навсегда.

Кот неподвижным взглядом смотрел в огромные фырчащие железки, которые всё ехали и ехали на него, наползая, как жуткие чудовища непомерной величины, каждое из которых могло бы и не остановиться.

Они виделись как расплывчатые пятна, звуки, недавно такие громкие и оглушающие, тоже едва пробивались через холод, а запахи и вовсе исчезли.

— Всё… наверное, всё! — он держался из последних сил, на одном упорстве, которое уже было готово сдаться, упасть в когтистые лапы вечной пустоты и исчезнуть. Именно так уходят нелюбимые…

Когда он понял, что его кто-то берёт на руки, поднимает, куда-то несёт, кот решил, что ему мерещится — сон такой, наверное, последний его сон.

Потом, ощутив под лапами нечто непохожее на ледяную и мокрую поверхность дороги, он заставил себя сесть — надо было быть готовым к тому, что его сейчас выкинут обратно. Его всегда выкидывали!

Но его почему-то не выкинули сразу, а привезли куда-то…

Там к коту вернулся слух, и он отчётливо расслышал чужие слова о том, что и сам знал — он никому не нужен, если выживет, то отправится в какое-то плохое место… навсегда. Кот не знал, что такое муниципальный приют, но интонацию расслышал отлично. И прозвучали эти слова как окончательный приговор.

Впрочем, тот самый странный тип, который его унёс с дороги, его там не оставил, а забрал с собой.

— Всё равно… мне уже всё равно, — думал кот, когда его куда-то перемещали, таскали, даже когда опять больно укололи шкурку. — Я просто уйду и всё…

Силы закончились. Даже сидеть или лежать на животе уже не получалось, и он откинулся на бок.

— Кот, ты чего, дyрaк совсем, а? Я тебя зачем таскал туда-сюда? — голос прорвался сквозь холод. — А ну давай приходи в себя! Да-да, я знаю, что тебе покой нужен, только ты с этим покоем помереть пытаешься, по-моему! Ёлки-палки, лапы холодные, уши холодные! Милка, не реви! Не реви, кому говорю, лучше пойди, открой калитку этим деятелям! Каким? Да соседским мастерам на все руки, я им позвонил, чтобы пришли срочно кота укололи! Не буду же я его в таком состоянии куда-то таскать. Не стеклянные, не развалятся! Кто? Да мастера эти самые! Милка, не зли меня, иди открывай!

Андрей вытянул из клетки лежанку вместе с котом и взял его на руки.

— И согреть-то тебя нельзя! Отёк может стать сильнее. Да где эти паршивцы? Кот, слушай, дyрень ты черномордый! Не смей помирать! Я тебя оставлю у себя. Жить со мной будешь, понял?! Только с условием, чтоб жив был! Ты один, ну… и я тоже. И я знаю, что тебе страшно. Только мне тоже страшно! Так что я тебя понимаю. И знаешь… я не хочу, чтобы ты ушёл. Слышишь, живи, зараза ты этакая! Ты мне нужен!

Холод пустоты пробрался уже совсем близко. Кот его видел отчётливо. Гораздо лучше, чем всё остальное.

Слышать что-то было почти невозможно, но сквозь это невозможно пробилось что-то такое, отчего холод дрогнул, поколебался безнадёжным серым маревом и… начал отступать.

«Живи, ты будешь со мной. Не уходи, ты мне нужен».

Мало это или много?

Бошинов с Петровским, беззвучно возникшие на пороге, мимолётно переглянулись. Оба знали, что это иногда не просто много, а целая вселенная — единственное, что может удержать.