Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 10 – Джон Диксон Карр

Я подошел к отверстию угольной ямы, поднял железную крышку и направил вниз луч своего фонаря. Желоб для подачи угля был убран. В самый разгар лета внизу угля осталось совсем мало, и прыгать было сравнительно невысоко. Я поступил так, как подсказывала мне ситуация. Спустился в яму, держась за край, затем, подтянувшись, прикрыл люк крышкой, чтобы туда не провалился какой-нибудь припозднившийся нервный полковник, и спрыгнул вниз.

Там валялись коробки и ящики. Я почти касался их ногами, когда висел, держась за край. Их набросали туда, разумеется, без всякой цели, однако они образовали платформу, на которой, вне всяких сомнений, стоял тот, кто утянул вниз типа с бакенбардами. Более того, дверь, ведущая в остальную часть угольного подвала, была распахнута, и на ее петлях болтался открытый тяжелый навесной замок, в котором все еще торчал ключ. Нечаянно опрокинув коробку, которая грохнулась об пол с адским шумом, я выскочил в более просторную часть подвала.

В подвале было сыро, душно и жарко. Луч моего фонаря скользнул по выбеленным стенам; весь пол был заставлен огромным количеством ящиков и устлан ковром из стружки и опилок. В дальнем углу стоял холодный котел с трубами, покрытыми асбестом; весь подвал, по моим прикидкам, тянулся футов на сто. Прямо над печью на дальней стене под самым потолком виднелись три откидных окна. Слева от котла находилось углехранилище, что-то вроде высокого загона со стенами, обшитыми деревом, его дверь была обращена к передней части подвала, в нем еще оставалась подкопанная горка угля. Я везде выискивал того типа с бакенбардами, ожидая бог весть чего; и я заглянул даже туда. Нигде не было и следа его пребывания. Тем не менее во мне росло некое беспокойное ощущение. Здесь что-то было, пусть и не тот человек. Вытянув перед собой руку, чтобы не удариться головой о трубу, я нащупал электрическую лампочку; и она все еще была теплой. Откуда-то потянуло сквозняком, и я готов был поклясться, что слышал, как кто-то идет.

Справа находилась бетонная лестница. Подвал тянулся гораздо дальше нее; она была воздвигнута, словно монумент, напротив дощатой перегородки, отделявшей эту довольно узкую часть подвала от остальных складских помещений. Ступеньки шли в направлении, противоположном тому, откуда я пришел. Я стал подниматься, фонарик я выключил, но держал его наготове. Наверху была огнеупорная стальная дверь, выкрашенная под дерево и снабженная пневматическим клапаном, чтобы она не могла захлопнуться. Я потянул за ручку. Клапан зашипел так резко и пронзительно, что я замер в дверном проеме…

Передо мной открылся темный просторный зал с мраморным полом. И посреди этого зала кто-то танцевал.

Этот факт был неоспорим. От стен отражалось и доносилось до меня эхо этой жуткой чечетки. Бо`льшая часть зала находилась слева от меня, в то время как я стоял лицом к парадному входу в музей: мне открывался вид на балюстраду белоснежной мраморной лестницы. Где-то наверху сверкал огонек электрического фонаря. Он оставался неподвижным. При таком освещении мраморный пол казался мертвенно-белым, свет неровно растекался по предмету, на который струился: это был продолговатый ящик около семи футов в длину и трех в высоту, на его поверхности поблескивали шляпки новехоньких гвоздей. Вокруг этого ящика среди скачущих теней, пристукивая и притопывая, резвилась маленькая человеческая фигурка. И еще большего гротеска происходящему добавляло то, что на этом человечке была опрятная, с латунными пуговицами, голубая униформа служащего музея; и всякий раз, когда тот дергал головой, в темноте сверкал лакированный кожаный козырек на его аккуратной синей фуражке. Все это веселье окончилось звуками тяжелейшей одышки. Он пнул ящик, и громогласное эхо взлетело под самый потолок. Когда он наконец заговорил, то смог выдавить из себя лишь шепот.