Книга Выстрел в спину. Обречен на победу, страница 141 – Николай Леонов

Шутин тронул Леву за плечо и сказал:

– Добрый вечер и извините за опоздание.

– Я уж подумал… – Лева развел руками и усмехнулся. – Черт знает что в голову лезет.

Шутин не ответил, он был недоволен собой, так как опоздал умышленно и извиняться не собирался. Они, не сговариваясь, вышли на Тверской бульвар и молча двинулись к Никитским воротам. Шутин бесцеремонно оглядел Леву, стараясь найти в его внешности признаки профессии, не нашел и раздраженно сказал:

– Что, так и будем молчать? Я вас слушаю. Говорите.

– Что говорить? – произнес Лева. – Был Павел Александрович Ветров, теперь его нет. Я обязан найти убийцу и не выполняю свой долг.

Шутин передернул плечом и промолчал. Он не любил милицию, хотя дело с ней имел, лишь меняя паспорт и в тех редких случаях, когда ездил на машине отца. Этот в штатском, вышагивающий рядом, был особенно неприятен, так как старался походить на интеллектуала. Он, конечно, им не был, разве человек с развитым интеллектом станет заниматься сыском? Еще он раздражал Шутина, потому что напоминал Павла. Не внешне, а своим потребительским отношением к людям, бесцеремонностью, уверенностью в своей правоте, прямолинейностью, знанием, что хорошо, а что плохо, словно такая градация в этом сложном мире существует.

«Милиционеру всего этого не понять, – думал Шутин, – как и не понять моего отношения к Павлу Ветрову». Для всех покойник был сначала спортсменом, позже – писателем, человеком не очень талантливым, но настырным, упрямым. Но, наверное, никто, кроме Шутина, не знал, как Павел был неумолим и прямолинеен. Однажды, в классе шестом или седьмом, на уроке физкультуры все по очереди подтягивались на перекладине. Неожиданно больше всех подтянулся тихоня и отличник Яшка Жуков, победив признанных силачей класса, в том числе и Ветрова. Тот лишь пожал плечами, а через несколько месяцев подозвал Яшку к перекладине и предложил соревноваться. Преподаватель, недавний выпускник инфизкульта, глядя на легкую победу Павла, улыбнулся, отстранил ребят от спортивного снаряда и подтянулся двадцать раз. Павел глянул на учителя исподлобья и промолчал. Вскоре все об этом случае забыли. После каникул, осенью, Павел подошел к учителю и кивнул на перекладину. Подтянемся, кто больше? Физрук подтянулся двадцать пять раз. Когда Павел подтянулся десять, ребята еще шутили, после пятнадцати притихли, после двадцати наступила тишина. На двадцать четвертом Павел застрял, ему свело руки, но все-таки дожал, повис снова и начал вытягивать двадцать пятый. На него было страшно смотреть, вздувшиеся вены, казалось, вот-вот разорвут кожу, из закрытых глаз текли слезы, все тело била сильная дрожь. Неожиданно из носа хлынула кровь, физрук подбежал, оторвал Павла от перекладины и понес в душевую. Павел пытался вырваться и что-то кричал.

Ветров не щадил себя, был беспощаден и к окружающим. Если кто-то из приятелей излишне, по мнению Павла, себя любил или жалел, он становился в отношениях с ним скучным, скоро терял к человеку интерес, затем забывал, словно того и не существовало.

Разве это жизнь, рассуждал Шутин. Путь на Голгофу для неполноценных. Жить надо ярко, весело и сочно, труд должен приносить радость. Успех нельзя вымучить, выжать из себя с потом и кровью. Талант как деньги – если есть, так есть, а нет, так извини. Одному шагать вперед легче, другому труднее, отвечал Павел, но ведь хочется быть впереди каждому. Шутин на эти рассуждения отвечал иронической улыбкой либо вообще не отвечал. Когда Павел начал писать, Шутин сказал: «Двигай, Ветров, проверь свою теорию, а я посмотрю. Творчество – не подтягивание на перекладине и не кувыркание на лыжах. Я посмотрю», – повторил Шутин.