Книга Выстрел в спину. Обречен на победу, страница 390 – Николай Леонов

Трезвый и выхоленный, он упал к ногам Нины Маевской, получил кокетливый отказ. Через полгода попытку повторил, результат не изменился.

«Павел Астахов. Он выкинул меня из спорта, из-за него я выпил первый стакан, женщина, которая мне нужна, влюблена в него». И тогда, год назад, над собой посмеиваясь, Сергей Усольцев подумал: убить мерзавца. Подумав так, он рассмеялся.

В светлые периоды он заходил вечерами домой, отдавал матери рубашки, брал свежие. Отец держался сухо, насмешливо, однажды сказал:

– Знавал одну, была девицей долго, до неприличия, а потом сразу пошла в проститутки. Ты что? Не желаешь жить, как люди? – и налил по рюмке.

Мать вокруг Сергея в такие вечера суетилась, не знала, чем угостить. Заставляла открывать рот, внимательно осматривала зубы.

– Хорошие зубки, слава богу. Такая беда, Сереженька, когда зубы у человека от природы больные, ты представить не можешь.

Выйдя от родителей, он, как правило, срывался, брал в магазине спиртное, шел домой, запирался, отключал телефон.

Последний год Сергей походил на человека, которому к ногам привязали гирю и бросили в воду. В темноте, где дышать нельзя, он барахтался и бился до изнеможения, вынырнув наконец, он жадно глотал воздух, разглядывал небо, мечтал о новой жизни, даже принимал решения. Глубина манила, гиря тянула, он расслаблялся и уходил назад, якобы на минуточку, убежденный – сейчас вынырну. И выныривал, только пребывания на поверхности становились все короче.

Если бы процесс происходил безболезненно, опустился бы, в конце концов не выплыл и затих на глубине, тихо скончался в стороне от людей. Но он тянулся к людям, к жизни, был неприспособлен к существованию на дне, в тине и грязи, во мраке, без кислорода. И Сергей Усольцев боролся.

Просыпался он около четырех утра, проделывал определенные процедуры, иногда к кефиру и минералке добавлял тарелку горячих щей, ложился снова. Через час примерно он снова засыпал, поднимался в одиннадцать. Пил кофе, долго занимался туалетом. Знал: внешний вид – последняя опора на поверхности.

На улице ему становилось хуже – ноги слабели, сердце покалывало, голова кружилась. Он шел на работу пешком, временами пугаясь не только машин и трамваев, но и прохожих. Минут через тридцать он к улице привыкал и мог, десять раз оглянувшись, ее пересечь.

В кабинете он сразу запирался, вытирал пыль, перекладывал на столе бумаги, пообвыкнув, открывал дверь, звонил начальству:

– Салют, старик! Я нужен? Где прохлаждаюсь? Не скажу. У тебя претензии к моему участку есть? Нет? Так не мешай работать. Я до семнадцати в твоем распоряжении.

Он мог потихоньку хлебнуть и поутру, так случалось, но тогда становилось совсем плохо. Пока он не выпил, он больной человек, а как хлебнет, превращается в машину, которая требует систематической дозаправки топливом.

После первого стакана, именно стакана, не меньше, переставали трястись руки, пропадало чувство страха, казалось, человек выздоровел. Но через час наступал упадок сил, требовалось в топку подбросить.

И Сергей терпел до семнадцати, писать он не мог, расписывался с трудом. Время с четырех до шести и с тринадцати до семнадцати и были самыми страшными часами его жизни. Самоуничижение, раскаяние, ненависть, боль, последние клятвы, в которые сам уже абсолютно не верил.